Антарктика - [84]

Нападали на Кантемира в слепой ненависти молдавские гайдуки, и кум в последнюю минуту приходил на выручку Кантемиру. Освобождая его от разбойничьих пут, кум успевал растолковать заблудшим гайдукам благородство. устремлений Кантемира, придав их борьбе если не классовый, то уж во всяком случае осмысленный характер. И гремел над просвещенными лесными братьями призыв к борьбе за свободу и образование, и боевая дойна поднималась сквозь могучие кроны вековечных деревьев прямо к солнцу…

Коля Бутов засек время. Он утверждает, что моя песня о куме Кантемира продолжалась семнадцать минут. Она, по его словам, была пропета на едином дыхании.

Когда дыхания не хватило, профессор удовлетворенно кивнул и попросил мою зачетку. И я ничуть не удивился, увидев, как его тонкая, обрамленная голубовато-белым манжетом рука вывела четкую пятерку.

Дверь за мной затворилась, и тогда профессор, чувствуя на себе три десятка вопрошающих глаз, подошел к распахнутому в яркий полдень окну и негромко, словно поясняя что-то самому себе, сказал:

— Видите ли… Кантемира он теперь и так не забудет. Но это писательский вуз… И если человек за несколько минут нарисовал мне такой образ никогда не существовавшего кума, что в какую-то минуту я подумал, а может быть… в самом деле?.. М-да! Тут что-то есть. Однако продолжим! Следующий!..

ПЕРВЫЕ АВТОГРАФЫ

Сейчас, в наши дни, выражаясь конкретней, уж такая смычка у писателей с книготоргом, что дальше некуда. Чай пьем прямо в магазинах. Стихи читаем, беседуем с читателем, а телевидение все это накручивает на пленку и вечером показывает «смычку» на голубых экранах. А тогда не было ничего такого. Просто приходил автор в магазин и смотрел издали на свою книжку. И я, помню, пришел. Честно говоря, я во все книжные магазины заходил. И даже у лотков на улице стоял подолгу. Стоял и смотрел на нее — маленькую, синенькую, на мою первую книжку.

И вот захожу я однажды в большой книжный магазин. Прохаживаюсь вдоль прилавков, а глазами, словно лазутчик какой, только зырк-зырк по стеллажам. А! Вот она… Ох, и высоко же забросили мой сборник! Ну кому придет в голову просить тонюсенькую книжку из-под самого потолка? Продавщицу гонять по стремянке и то жалко! Правда, на той же высоте и тоже тонюсенький стоял Остап Вишня. И при мне девушка-продавщица вынуждена была дважды слазить за ним. Во второй свой взлет по стремянке продавщица прихватила не одного Вишню, а сразу стопочку книжек. И правильно. Вишню брали и брали. А меня ни одна душа не спрашивала! И тогда я решил исправить положение.

— Скажите, пожалуйста, — обратился я к продавщице, — у вас есть Игорь Неверов?

— Александр Неверов? — поправила она.

— Нет, не Александр, а именно Игорь, — с трудом сдерживая обиду, тихо возразил я.

— Нет, Александр! — упрямо не соглашалась она.

— Игорь! — почти выкрикнул я и, как пророк, вознес палец к верхней полке.

И продавщица, и стоявшие около прилавка покупатели взглянули по направлению моего пальца.

— Это Остап Вишня! — не сдавалась продавщица.

— Вишня! А рядом я… Ягорь Неверов!

— Ягорь?

— Простите. Игорь. Я… оговорился.

— Ну вот, видите! — милостиво простила меня продавщица. — Сами все путаете, а возмущаетесь.

Люди с интересом поглядывали то на меня, то на верхнюю полку. Я немного взмок от смущения и тихо попросил:

— Хорошо… Дайте мне, пожалуйста, Игоря Неверова «Синюю границу».

— Пожалуйста! — не глядя на меня, она вытащила из-под прилавка и хлопнула по стеклу одним экземпляром «Синей границы».

— Мне надо еще.

— Сколько? — Продавщица явно сердилась на меня. Может быть, ей просто не хотелось снова лезть на стремянку.

— Ну-у, — раздумчиво произнес я. — Штук… двадцать.

Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, но ничего не сказала и, закусив губу, полезла на стремянку.

Я опустил голову.

— Имейте в виду, — бросив на прилавок целую стопку книжек, предупредила она. — «Синяя граница» — это не про шпионов. Это стихи!

— Знаю, — вздохнул. — Я их сам написал.

Боже, что тут началось! Девушка-продавщица запунцовела еще ярче, чем переходящий вымпел над входом к заведующему. Она просто вспыхнула. Мне даже послышалось, как потрескивают ее сухие, цвета подсолнуха волосы.

— Очень приятно, — тихо-тихо сказала она и облизала кончиком нежно-розового язычка припухшие губы.

— Нет, в самом деле? — услышал я за спиной низкий взволнованный голос.

«Вот оно! — замирая, подумал я. — Вернее, не оно, а Она». Я еще не видел ее, обладательницу мягкого, грудного, с этакой голубиной ворковинкой голоса, но уже представил. За моим плечом, как только она произнесла: «Нет, в самом деле?» — незримо выросло облачко тонких дорогих духов. «Дыша духами и туманами…»— немедленно возникла понятная ассоциация, и я уже знал, что сейчас обернусь и…

Нет… Она не совсем походила на блоковскую незнакомку. И дело не в упругих шелках. Какие к черту шелка, если на дворе минус десять! Естественно, она была в шубке. Перлоновой. Не знаю, сколько лет было блоковской незнакомке («девичий стан…»), — немного, наверное. Моя незнакомка, пожалуй, перевалила за тридцатипятилетие, может быть, даже… Но все равно она была хороша! Белое, четких линий лицо, ресницы черные и длинные и под ними зеленоватые огоньки — то вспыхивающие, то угасающие, то снова вспыхивающие…