Аншлаг [Рассказы о цирке] - [23]

Когда же режиссер с дирижером наконец-то договорились, оркестр, грохоча стульями, ушел на перекур, поскольку сорок законных минут истекли. Режиссер, хватаясь за голову, побежал неведомо куда, инспектор манежа — за ним, а в проходе появился директор и начал почему-то именно сейчас громко распекать администратора за криво поставленный у входа рекламный щит.

А в зале равнодушно сидели участники пролога, который так и не начали «разводить». Мужчины толковали про футбол, а женщины вышивали болгарским крестом.

Но вот очередной номер пригласили на манеж, и из оркестра вырвалась дикая какофония. Обнаружилось, что артисты половину партитуры оставили в предыдущем городе и дополнили ее чем-то другим.

В этом месте режиссер упал…

Тем не менее вечером все пошло более или менее нормально, и даже участники пролога нигде не сбились, то ли потому, что все гениальны, то ли потому, что прологи похожи один на другой.

И вот акробат, взлетев с подкидной доски, два раза перевернулся в воздухе и опустился в кресло, водруженное на длинном шесте; морские львы подбросили носами колпачки, которые опустились им на головы; один клоун отбирал у другого поллитровку, прятал ее под ковер, и водка превращалась в молоко; взметнулась «на-оф», то есть встала на задние ноги, восьмерка красавиц лошадей; медведь затарахтел на мотоцикле по кругу и сворачивал, только выждав зеленый светофор; комик в воздушном полете летел из-под купола головой вниз и лишь у самой сетки успевал перевернуться на спину, после чего оказывался как ни в чем ни бывало на ногах.

Один за одним прибыли в цирк опоздавшие номера и влились в программу, которая день от дня крепла, и директор принялся обзванивать городские власти, приглашая в цирк, где вскоре жизнь вошла в нормальную колею.

Первое время Дудкин робко присматривался к программе и с дрожью думал о том, что будет делать в ней сам. Пока Варваре ассистировал старший униформист. Он довольно равнодушно принимал плащ, который она при выходе шикарно сбрасывала, с безразличным лицом подавал ей кинжал, поднос и, лишь когда она была наверху, с преувеличенным вниманием следил за всеми ее движениями, давая зрителям понять, что, пока он здесь, беспокоиться нечего.

Вова не совсем понимал, что за блажь пришла Варваре вывести его, Дудкина, на манеж? Разве что оттенить его заурядностью собственную исключительность? Вряд ли! Номер и без того прекрасен. А может быть, ей хотелось, чтобы в трудную минуту (хотя в ее номере все минуты трудные!) он был поблизости? Но, как бы то ни было, следовало оправдать его приезд в город М. и пребывание в цирке. Одним словом, ассистент…

И вот наступил Вовин дебют. На него напялили униформу, похожую на ту, что носят швейцары в ресторанах, и, оглядев себя в зеркало, Дудкин прежде всего подумал, что бы сейчас сказали о нем «молодые голоса» из писательского клуба?..

Варвара под торжественный марш гордо вышла на манеж, а Дудкин пошел следом за ней. Она великолепным жестом сбросила плащ, и тот плюхнулся на пол, — ассистент принять его не успел, жмурясь от непривычного света прожекторов. Кинжал он ей подал острием вперед, будто хотел Варвару проколоть.

Артисты, столпившись в боковых проходах, дружно хватались за животы… Правда, приняв поднос, Дудкин уронил только одну рюмку из четырех.

Тем не менее за кулисами уставшая Варвара, красивая как никогда, звонко чмокнула его в щеку и сказала:

— Плевать, что напутал, — поначалу всегда так!

Как-то, придя с очередного представления, на котором он уже ничего не напутал, Дудкин спросил Варвару:

— Мы с тобой кто или как?..

— Как кто? — удивилась она. — Муж и жена.

— Из чего это видно?..

Варя обняла его и пристально посмотрела в глаза:

— А вдруг я тебе надоем?..

Дудкин вспыхнул, но ничего ответить не смог, только уткнулся лицом в ее колени. Его глаза стали влажными.

Варя погладила его, как гладят ребенка, по голове и с какой-то потрясающей простотой спросила:

— Разве тебе плохо?

Мысль о браке, в который она однажды вступила, непроизвольно вызывала другую мысль — о разводе, через который тоже прошла.

И разговор их закончился долгим поцелуем.

На другой день Дудкин сидел с Варварой в зале, глядя на установки нового номера, который ее попросили посмотреть. Подготовка затягивалась, и каждый в рядах занимался чем мог.

Молодая гимнастка несла на руках забавного мальчугана и то и дело его спрашивала: «А это кто?.. А это?» — ребенок охотно отвечал: «Кловун… аклобат» — и т. д. Предчувствуя недоброе, Дудкин начал поеживаться, видя, как эта живая анкета надвигается на него. И неспроста! Когда гимнастка указала на Дудкина и спросила: «А кто это?» — дите авторитетно заявило: «Циркин муж». Даже «р» в данном случае выговорило!

То ли его кто подучил, то ли еще что, но раздался такой хохот, что Дудкин пробкой выскочил из зала. А в фойе налетел на директора. Дудкина колотило от злости, но директор спокойно положил на его плечи свою медвежью лапу, втащил в кабинет и, усадив в кресло, простодушно спросил:

— Вам нравится наш город?

— Ну и что из этого? — не слишком вежливо ответил Вова вопросом на вопрос.

— Вы не хотели бы остаться до конца сезона? Или мне отправлять вас с Варварой по разнарядке?