Аншлаг [Рассказы о цирке] - [21]

С кем она целуется сейчас.

Прочитав, откинулся на спинку стула и погрузился в свои невеселые думы. Задолго до встречи с Варварой работал Дудкин художником на большом заводе, оформлял там Доски почета, выпускал «молнии», писал транспаранты и о литературной карьере не помышлял. Но вот потребовались стихи к плакату, а лучший поэт заводского литобъединения подвел. Дудкин, лихо набросав стройного станочника на фоне столицы с ее многочисленными башнями, от Спасской до Останкинской, призадумался… В юности он, как многие, чего только не зарифмовывал, но к своим двадцати пяти напрочь забыл, как это делается. И если рисунок отмахал за час, то четыре стихотворные строки потребовали у него целой ночи! Зато утром весь завод смог прочитать:

Все мы на субботнике, работники,

Славная традиция жива,

На коммунистическом субботнике

Родина субботников — Москва.

Руководитель объединения, недовольный слабым притоком литературных сил, тут же отыскал Дудкина, усадил за парту, и вскоре Вовины вирши запестрели в заводской многотиражке. А года через два составили сборничек в серии «Молодые голоса». Получилось совсем как у Мольера, который превратился из актера в драматурга исключительно из-за нехватки текущего репертуара. Но если Мольер, сочиняя комедии, продолжал играть на сцене, то молодому поэту каждодневная служба показалась обременительной, и он с завода ушел.

Оставшись на миру в обнимку со своей тощей книжицей, Вова поначалу растерялся, однако ненадолго, ибо обрел товарищей по судьбе. Его коллеги, одурев от сознания, что нм больше не надо топать на работу, ощутили вокруг себя пугающую пустоту и срочно стали блокироваться, оккупируя для этой цели писательский клуб. Правда, там висела предостерегающая надпись:

«Наш дом — приют питомцев муз,

Но только… принятых в Союз».

Однако «молодые голоса», не успев вступить в Союз писателей, успевали захватывать столики в клубе. Там за чашкой кофе читали друг другу стихи и до хрипоты спорили, походя свергая с пьедестала признанные авторитеты. Говорили на темы исключительно литературные, чему способствовали стены, густо испещренные шаржами, эпиграммами, а на худой конец — автографами всевозможных знаменитостей. Диапазон бесед тут был широк: от споров о подлинном авторе «Слова о полку Игореве» до уточнения выплатных дней в московских издательствах и редакциях.

Молодые поэты были либо лохматы, либо стрижены под нулевку — середины они не признавали. Заводилой был бородач с мальчишеским лицом, похожий на оперного статиста в роли боярина, которого в гримерной «прилепили к бороде». Все они, как и Дудкин, были авторами одной книжки и теперь мучились над второй. Стихи они время от времени печатали, и тогда компания дружно пропивала гонорар очередного счастливца, но сборник не складывался ни у кого.

Если Дудкину завод предлагал десятки тем, сотни деталей, которые он научился по-своему «высветлять», то сейчас просвета не видел… Ему не писалось!

И вот однажды, вспомнив вычитанную где-то фразу, что «свое поражение следует воспринимать с юмором», Дудкин, глубоко вздохнув, направился на завод, предварительно сочинив эпиграмму. Он решил прочитать ее знакомому кадровику, ревностному поклоннику его литературного дарования.

Молодой поэт понуро

Вновь на службу стал ходить,—

Не смогла литература

Прокормить и пропоить.

Однако, несмотря на чувство юмора, настроение у Дудкина было препоганым, он нарочно замедлял шаги, не меняя, однако, направления. И вдруг услышал звонкий голос:

— Вовка!

Перед ним солнечно засиял рыжий Сеня, школьный его дружок. Дудкин давно потерял его из вида и сейчас искренне обрадовался встрече.

Минут через пять в полупустом ресторанчике Сеня с увлечением рассказывал о своей жизни. Оказывается, успел окончить цирковое училище, давно работает клоуном и колесит по родной стране. Лучшей участи он не представляет!

Дудкин же ничем похвастаться не мог, но все же надписал однокашнику книжицу, благо была при себе.

— Старик, ты же наш человек! — закричал клоун на весь зал и предложил то, что Вова никак не ожидал: — Напиши для меня! Для цирка! У тебя есть время?..

— В общем, да.

— Официант! — закричал клоун и поспешил расплатиться.

…В крохотной каморке старого цирка Дудкина приветил репертуарный начальник, пригласивший прежде всего на вечернее представление, дабы тот смог приступить к постижению специфики цирка.

И Дудкин начал ее постигать.

Вероятно, каждый человек годами вынашивает смутное очертание своего идеала. И вдруг в цирке идеал этот обрел для Дудкина вполне зримые черты.

По стальной, слегка покачивающейся лестнице с какой-то гордой решимостью поднималась красавица в черном трико, с прелестным профилем и скупыми, но чрезвычайно грациозными движениями. Словно бы ожившая гравюра, девушка плавно возносилась к цирковым небесам. В зубах она держала кинжал, а на нем под прямым углом был водружен длинный мяч, на рукояти которого стоял поднос с четырьмя наполненными бокалами по углам. Лестница раскачивалась все сильнее и сильнее, а девушка откидывалась назад, распластав в воздухе руки. Затем опустилась по лестнице с противоположной стороны, не пролив ни единой капли из своих бокалов! И чем дальше, тем сложней были ее трюки.