Аншлаг [Рассказы о цирке] - [24]

Вова начал успокаиваться.

— Это зависит от вас.

— А мне кажется, в первую очередь — от вас!

— От меня?.. — Вова в тот момент выглядел настолько глупо, что директор расхохотался.

— Видите ли, у вас с Варей номер, и ставить вас сверх этого в униформисты я не имею права. Но попросить вашего согласия могу… За дополнительную оплату, естественно.

Когда минут через десять совсем успокоившийся «циркин муж» подсел к Варваре, он как бы между прочим спросил:

— Тебе нравится этот город?

— Очень, а что?

— Ты хотела бы остаться до конца сезона?

— А кто же может это сделать?

И тут Дудкин закинул ногу на ногу:

— Я!

И Вова научился чистить конюшню, выносить на манеж тяжелый деревянный настил, помогать артистам ставить турники, выкатывать пьедесталы, подметать ковер и барьерную дорожку. Когда надо было, подыгрывал клоунам: те прыгали через него, затевая чехарду, давали ему в руки огарок, зажигали, а сами целились из пистолета до тех пор, пока огонь не обжигал Вовины пальцы. Комплиментов за свою неуклюжесть он наслушался вдоволь, но его терпели, потому что в униформисты молодежь идет неохотно: работа сезонная, зарплата невелика, а не у каждого есть в программе Варвара!

Зато момент, когда Дудкин из рядового униформиста превращался в ассистента своей красавицы, был для него самым счастливым! Варварина улыбка, предназначенная вообще-то для публики, каждый раз обжигала и его. Перед номером Варвары, пока на манеже кувыркались клоуны, он следил за установкой аппарата, проверяя, достаточно ли туго натянуты отводные тросы, прямо ли стоит лестница. Первое время от волнения ему казалось, что лестница перед его глазами танцует.

— Вовчик! — как-то сказала Варя. — Ты сильно устаешь?

— Ну что ты… — захорохорился Дудкин.

Тогда она по-матерински погладила его по голове.

— Когда у тебя выпадет свободная минутка, повисни на трапеции и задержись на ней сколько сможешь… Обещаешь?

Вова, выбрав момент, когда никого поблизости не было, действительно повис на трапеции, на которой обычно разминаются перед выходом акробаты и гимнасты. Долго, конечно, не провисел. Но раз этого хотела Варя, начал повторять это нехитрое упражнение до десяти — пятнадцати раз в день. До посинения…

В цирке совместительство Дудкина никого не удивило, оно было воспринято как должное.

— Всем твой Вова хорош, да на крючок похож, — сокрушались Варины подружки.

— Ничего, отвисится! — отвечала Варя, заливаясь серебристым своим смехом, и всем вправду было смешно — словно бы речь шла о платье, повешенном в шкаф.

Но Дудкин дебютировал не только на трапеции. Дали ему однажды длинный кнут — шамбарьер, научили громко им щелкать и попросили — на репетиции, конечно, — погонять лошадь по кругу. Вроде бы просто — поворачивайся вокруг своей оси да время от времени подстегивай лошадь, бегущую по кругу. И вдруг лошадь у Дудкина поплыла в одну сторону, зал — в другую, манеж начал уходить из-под ног, и Вова рухнул, вцепившись ногтями в ковер.

Потом поручили ему держать ленту, через которую на всем скаку прыгала гротеск-наездница. Тут не дай бог опустить ленту раньше или чуть позже, однако Дудкин опускал вовремя. Комплиментов от наездницы не последовало, но поскольку не ругалась, то и за это спасибо.

А «отвисаться» пришлось и Варваре… Дудкин, во всем любивший порядок, искренне огорчился, увидев дома рассыпанную по всем углам пудру и брошенные посередине комнаты туфли. Однако ничего сразу не сказал. Зато когда Варвара однажды спросила, почему он раньше не женился, ответил:

— Не везло! Если встречалась чистюля и аккуратистка, то непременно тупица какая-нибудь, а если натура художественная, то неряха из нерях!..

Сигнал был принят, и пудра больше почти не появлялась в неположенных местах, а туфли перестали смотреть друг на друга и встали по стойке «смирно».

III

Однажды охрип артист, читавший стихи в прологе, а Дудкин, стоя в униформе, давным-давно выучил их наизусть.

Он вбежал в гримерную Варвары — она всегда начинала готовиться задолго до представления — и темпераментно прочитал их. В ответ Варя выскочила из комнаты на поиски инспектора манежа. Тот было обрадовался, но ненадолго. Нельзя же читать стихи в костюме униформиста! Наконец подобрали Дудкину костюм Белого клоуна — камзол, галифе, белые чулки, жабо и острый колпак на голову. Его густо запудрили, и все вроде бы хорошо, но предательская дрожь стала подкашивать его ноги в белых чулках, жабо начинало душить.

Дудкин конечно же и раньше читал стихи вслух, но либо Варваре, либо за столиком писательского клуба.

А вечер поэзии, на котором однажды присутствовал, впечатление вызвал у него двойственное: одни поэты свои стихи вкладывали буквально в души слушателей, а другие выли, словно волки на луну, и, упиваясь музыкой стиха, никах не доносили ими же написанного смысла. Дудкину в такие моменты хотелось рассмеяться, и он еле сдерживал себя. Впрочем, завывание никого из коллег поэта, сидевших, так сказать, в президиуме, не смущало, они попросту ничего не слушали, то и дело переговариваясь между собой. А председательствующий непрестанно курил, видимо демонстрируя этим всю непринужденность своего сценического поведения.