Анна Леопольдовна - [137]

Мельгунов попросил, чтобы она изложила свои просьбы на бумаге соответственно.

– Увольте! – смутилась она. – Я худо пишу и нескладно.

– Но я знаю, что вы прежде писывали письма.

– Я не сама собою, а госпожа Елена сказывала, как писать…

И с этими словами она смутилась еще более, и бледные впалые щеки ее покраснели.

– Ну так не прогневайтесь, – упорствовал Мельгунов, – я человек беспамятный, не упомню пересказать всей вашей просьбы, а, может быть, и не найду случая донести Ея величеству. А вот ежели бы писано было, и вами писано, а не госпожой Еленой…

Принцесса согласилась и сказала, чтобы прислали для нее лист бумаги, чернильницу и перо:

– У госпожи Елены есть для рисования, а мне сейчас для писания…

Ей принесли требуемое. Она села писать здесь же в гостиной и спустя недолгое время окончила письмо и просила возвратить перо и чернильницу. Мельгунов взял со стола письмо с видимым выражением любопытства на своем лице, однако почти тотчас любопытство сменилось разочарованием, едва ли не досадой:

– Вы не объяснили даже того, в чем прошение ваше состоит…

– Воля ваша, я не в состоянии, увольте меня от того! – произнесла она решительно.

В ее комнате я заговорила было с ней, но она порывисто обняла меня, просила простить ее и просила оставить ее.

* * *

Принцы Петр и Алексей робки и более молчат с гостем, нежели беседуют. Алексей, впрочем, более развязен. Петр почасту смеется с Екатериной, гримасничая перед ней. Он очень боится крови и объясняет свой страх тем, что матушка его, будучи им брюхатой, укололась нечаянно иголкой. Думаю, он путает причину и следствие, то есть он боится крови вследствие того, что ему внушили невежественные няньки, будто он непременно должен бояться…

Мельгунов спрашивал меня о занятиях принцев и принцесс, как проводят они время. Некоторым их занятиям сам он был свидетель, видел, как они работают в саду и кормят домашнюю птицу, кур, гусей и уток; в карты он сам с ними игрывал, а также и в шашки с Елизаветой. Он пересмотрел церковные книги, отданные им в распоряжение. Таким образом, мне оставалось лишь сказать, что принцессы научены мною разным рукодельям, умеют плести кружева и шить белье, а принцы зимой на пруду бегают взапуски на деревянных коньках…

Алексей Петрович показал мне письмо, написанное Елизаветой, и спросил, не поправить ли что. Я посмотрела и отвечала, что, по моему мнению, так лучше не поправлять, и пусть Ее величество увидит своими глазами… Он посмотрел испытующе и спросил, нет ли и у меня каких просьб. Я отвечала твердо, что имею просьбу лишь одну: если будут освобождены принцы и принцессы, чтобы и я тогда получила возможность возвратиться в мое отечество… Право, я хотела добавить: «Через Санкт-Петербург»; хотела спросить, не знает ли он такого-то художника… И я сама не понимаю, отчего я не сделала никакого прибавления к моей просьбе и ни о чем более не спрашивала почтенного гостя.

Вот письмо Елизаветы:

«Всемилостивейшая государыня. Мы последнийшия рабы, припадая к стопам Вашего императорского величества, приносим достодолжную рапскую благодарность за все оказанныя Вашим императорским величеством высочайшия милости, которыя мы, нижайшия рабы, по ныне чувствуем, а наипаче что поручили нас великому человеку Вашего императорскаго величества намеснику Алексею Петровичу Милгунову, за что, не вставая стоп, Вашего величества всенижайше благодарим и, утопая вслезах, мы збратиями осмеливаемся нижайшую прозбу нашу к высокоматерным стопам Вашему императорскому величеству повергнуть, а в чем оная состоит, Вашему величеству великая мать империи и нам сиротам, его высокопревосходительство Алексей Петрович всенижайше донесет, а мы пребудем во ожидании, что Вы, всещедрая мать, утрете сиротския слезы и со всеглубочайшим высокопочитанием дерзаем назваться, всемилостивейшая государыня, Вашего императорского величества нижайшия и последнейшия рабы Елисавет».

Что ж, пусть императрица прочтет это, это… Если она прочтет!

* * *

Прощаясь с Мельгуновым, Елизавета плакала и просила его со слезами:

– Не забудьте наших просьб, не забудьте…

Когда я пытаюсь заговорить с ней, она прерывает мою речь или отходит прочь, она избегает меня и стремится проводить время с братьями и глухой сестрой. Однако же сегодня, на пороге своей комнаты, она просила меня:

– Будем молчать, будем молчать! Лучше будем молчать…

Я понимаю ее.

* * *

Новый гость. Полковник Циглер.

* * *

Не знаю, как писать. Мы так долго ждали. Полковник объявил, что Ее величество императрица Екатерина послала письмо королеве датской Юлиане Марии[125], родной сестре принца Антона, и предлагает королеве приютить несчастных детей принца в королевстве Датском. Королева Юлиана Мария приняла сие послание с удивлением и радостью. Она готова принять сирот своего покойного брата. Императрица рекомендует для них тихую христианскую жизнь.

Полковнику назначено сопроводить принцев, принцесс и меня в лодке по реке Двине до самого Архангельска. В Архангельске принцы и принцессы сядут на фрегат. Всем прочим лицам при семействе Брауншвейгском отдается на волю или остаться при них, или возвратиться морем или же сухим путем. Все они будут награждены деньгами для путешествия.