Ангелы с плетками - [21]

То, чего я так боялась, случилось. Мама только что заходила ко мне в комнату. Она увидела, как я пишу. Я не посмела закрыть тетрадь. Встала с дрожащими руками и почувствовала, что покраснела, когда она спросила, как у меня дела, обратив внимание, что я уже исписала множество страниц. Обойдя вокруг, она встала позади меня и, склонившись над столом, сказала, что я должна следить за своим почерком. Слава Богу, я писала как раз про цыган. Но я в отчаянии ждала, что ей почему-либо придет в голову перевернуть страницу. Она рассмеялась над моими явными страданиями и сказала, что, разумеется, не будет ничего читать, но в моем возрасте еще рано извиняться за свой слог.

— Это сугубо личное дело, — сказала она, — и со временем все образуется. Спускайся скоро к ужину. Мы садимся за стол через полчаса.

Мои мучители скрылись. Они покинули меня, как только закончился обед, и проведут вторую половину дня с леди К—, школьной подругой тетушки Маргарет. Они вернутся к ужину. Я спустилась к озеру с Урсулой и мисс П., пока викарий сидел на лужайке с мамой, громко читал ей, спрашивал ее мнение и просил совета по поводу новой проповеди, которую он готовит. Какое счастье, что я снова была с дорогой мисс П.! Она без умолку рассказывала случаи из своего девонширского детства, и хотя — Бог свидетель — я слышала их уже много раз, мне никогда не надоедает ее голос. Урсуле с большим трудом удалось скрыть разочарование, и, очень грубо, сквозь зубы попрощавшись, она ушла с отцом вскоре после чаепития. Мистеру Гарету нужно было зайти к бедной миссис Лейтон. Говорят, она совсем занемогла.

Позднее.

В доме так душно, что после ужина мы сидели в саду, поджидая остальных. Но уже пол-одиннадцатого, а они так и не явились, и меня отправили спать. Хоть я жутко устала, мне нужно дождаться их возвращения и отдать дневник. Если б я только могла спрятаться от собственных мыслей! Сегодня после обеда я на минуту почти забыла обо всем. На один миг почудилось, будто все опять стало, как прежде… Слышу, как их экипаж подъезжает по аллее…

Колеса с железными ободьями скрипят о гравий.

Понедельник

Сейчас десять часов, и я слышу, как все беседуют на лужайке. Меня рано отправили спать из-за темных кругов под глазами. Я пыталась напустить на себя веселость, но их все равно видно. Мама распорядилась, чтобы каждое утро в 11 часов я выпивала гоголь-моголь и каждый день обязательно каталась перед завтраком на Лучике. Когда мама спросила, я призналась, что не садилась на него с самого приезда родственников. То был совет моей дорогой мисс П. Побольше движения, здоровое питание — и я мигом поправлюсь.

Кеннет тотчас предложил сопровождать меня в загородной прогулке, а второй любезной провожатой, разумеется, стала Анджела. Так я от них никогда не отделаюсь. Я словно муха, пойманная в паутину: беспомощная и безгласная жертва любого их каприза.

Дорогая мамочка не только окружает их заботой, но и прямо-таки расточает похвалы Анджеле, превознося ее милосердие, скромность и прочие достоинства. Дело в том, что Анджела принялась за миниатюрный мамин портрет, и сходство просто поразительное. Мама в восторге и говорит, что как только портрет будет завершен, пошлет кого-нибудь в Лондон за медальоном. Похоже, Анджела точно знает, как ей угодить, бесстыдно притворяясь, будто ее живо интересуют нескончаемые благочестивые беседы мамы с мистером Гаретом и ее разговоры об искусстве с мисс Перкинс.

Вчера ночью Анджела почти сразу поднялась наверх и, довольная моей исполнительностью, забрала мой дневник и вышла из комнаты, велев мне ложиться спать.

Кажется, она начисто забыла о муках, в которых я провела весь день. В ней и правда не осталось ни следа человечности, если не считать ужасного лицемерия и порочнейшего преклонения перед братом! И как столь чистый, прелестный цветок способен таить в своей груди змею подобной греховности!

Я попыталась уснуть, но так и не смогла. Меня охватила жуткая дрожь, когда я услышала, как они поднялись наверх, смеясь и перешучиваясь, и пожелали друг другу спокойного сна и приятных сновидений, а затем встретились вновь, едва весь дом затих.

Анджела оставила дверь между нашими комнатами открытой. Я слышала, как она листала страницы моего дневника, сдерживая приступы хохота, от которого вся тряслась. Ее веселье усилилось, когда к ней присоединился Кеннет, и они вдвоем смешили друг друга, зачитывая вслух мои записи.

— Боже мой, какая же она дура! — воскликнул Кеннет. — Полнейшая дура, и уже почти готова к…

— Прямо сейчас? — перебила его Анджела.

— А почему бы и нет? — сказал он.

После чего я услышала, как он пересек комнату, и его высокая фигура застыла в дверном проеме. Он громко дышал, ноздри у него раздулись — я узнала это состояние и испугалась. Анджела отправилась вслед за ним и, обняв его за талию, как обычно, попросила о чем-то на языке, которого я не понимала. Затем она опустилась на колени, расстегнула ему брюки и засунула лицо ему между ног, продолжая заискивать и вкрадчиво переговариваться с ним. Очевидно, он уже терял терпение и попробовал оттолкнуть ее, но она присосалась к нему, как пиявка, сжимая во рту главный стебель его существа и скалясь всякий раз, когда Кеннет пытался увернуться от нее. Анджела обладала такой развратной сноровкой, что вскоре он перестал ей сопротивляться. Полностью подчинившись ее воле, Кеннет позволил ей довести себя до той точки, когда сила желания потребовала немедленного и абсолютного овладения Анджелой. Наверное, она точно знала, когда наступил этот момент, и неожиданно оставила Кеннета. Задрав на себе юбки и сорвав нижнее белье, положила руки на каминную доску, выгнувшись так, что ее белые ягодицы застыли в ореоле пышных нижних юбок. Все это произошло в мгновение ока. Одним прыжком Кеннет пристроился к ней. Уставившись на полушария, которые с мольбой улыбались ему, он раздвинул их и одним сильным толчком вонзился между ними. Затем, опустив ладони Анджеле на плечи, он наклонил ее вперед и засунул ее голову между ее вытянутыми руками. Его брюки сползли до самых лодыжек, обнажив длинные ноги, которые то сгибались, то выпрямлялись, пока он двигал животом, орудуя внутри нее и отыскивая источник своего греховного удовлетворения.