Anenerbe - [81]

Гурий улыбается.

— Наши спрашивают: и зачем тебе это надо? Лежит себе и лежит, тем более, что он немецкий. Кабы наш, тогда еще какой-то смысл, а тут вражеский — крест метр на метр. Вытащил, а в нем трупы, даже форма сохранилась. Тина болотная облепила — вот и сохранились. Один, по всей видимости, летчик, а остальные — непонятно кто, но в форме СС, офицеры скорей всего. Тут как тут корреспонденты, налетели, облепили и сразу в газету — уникальная находка, эхо войны. Мужик героем ходит, а тут уже другие приехали и говорят: где нашли? В болоте? Самолет? Неплохо сохранился? А знаете ли вы, что все это принадлежит государству? — Как государству? Немецкий самолет принадлежит государству?

Гурий смеется.

— А он уже деньги заплатил! Ты представляешь? И деньги немалые. Оказывается, лежать и гнить в болоте — пожалуйста, никаких проблем, а как ты его вытащил — тебе тут: извините, большое спасибо за проявленный героизм, но вещь принадлежит государству. Мужик в суд правду искать, неужели не слышал? Громкая история получилась, забавная. А пока разбирались — двигатель пропал, спер кто-то! А кто — понятно. Бодался он долго, говорили, что-то отсудил. Однако интерес вызвал другой факт, на который никто толком и внимания не обратил.

Следопыт сплюнул.

— Самолет, конечно, хорошо, и что вытащили его, неплохо. И стоит он немалых денег, думаешь, здесь один голый энтузиазм? Вот только к пассажирам, что в нем оказались, никто интереса не проявил. Одно слово — покойники. Чего с них взять? А среди покойников, говорили, был один с православным крестом. Спрашивается, откуда он взялся? Фрицы на шее жетоны носили, размером со старый пятак. Офицеры СС — наколку особого образца. Другой факт заключался в том, что на этой территории активных боевых действий не велось. Постреливали друг в друга — либо наши к ним в гости, либо они к нам. А воздушных боев — никаких, если только кто с дуру залетит. Наши точно сюда нос не показывали, и зениток у фрицев не было — ни к чему.

Володя Пастушный уже привык к своему провожатому — вернее к его манере говорить и поэтому ждет продолжения.

— Получается, самолет летел, да не долетел. И сбивать его никто не собирался. Возникает логичный вопрос: а что ему в болоте понадобилось, и что за непонятный немец с православным крестом вместо привычного жетона на шее?

— Пленный?

— Вот и я тоже подумал, — с одобрением кивает Гурий, — в самолете же ужасно холодно, как зимой. Вот и дали ему согреться — набросили ватничек с чужого плеча и носочки вязанные, чтобы не простудился по дороге. Беспокоились, получается, берегли. Однако, почему упал самолет? Понятно, что решили лететь наиболее безопасным маршрутом, может, и связь на всякий случай отключили. Вроде, все сделали правильно, все предусмотрели, и все равно упали? Техника подвела? Двигатель сломался? А к чему потом сломанный двигатель воровать?

Гурий вновь улыбается и смотрит на Володю, как учитель на школьника, которому многое впервые.

— Что изучали фрицы? Что исследовали в наших болотах? — Аномалию! С чем боролись, на то и напоролись! Проглотила их аномалия и пленного, что берегли и везли в строжайшей тайне. Как тебе?

— На войне всякое может произойти, — как-то неопределенно говорит Пастушный.

— Не прав ты, парень. Это для нас — война, а для аномалии никакой войны нет. Она просто правит своим царством и никому не позволяет совать нос не в свое хозяйство. И покойников — тех, кто бросил вызов, отдает неохотно. Кого только в наших краях не было — и староверы коммуной жили, и народ беглый попадался, фрицы германские со своей «Anenerbe» — никто не прижился, более того, сгинули. Гулять позволено только местным и то не всем. Мужик, что самолет достал, у него дед, сказывали, из наших краев. Ну что? Передохнул?

Гурий поднялся и поправил рюкзак.

— Немного осталось, не больше, чем прошли.

Двинулись. Гурий, как положено, впереди, он — следом.

Бездонная яма прошлого

Что может сблизить случайно оказавшихся вместе людей? Чаще — горе, реже — радость. Работника библиотеки Савушкину и сторожа Кирилла Гавриловича сблизило странное происшествие, о котором никто из посторонних не знал. Каждый раз заступая на дежурство, Маргарина Петровна подходила к старику и задавала на первый взгляд какой-нибудь несущественный вопрос. Что-то вроде, как дела, как себя чувствуете. Конечно, спросить она желала совершено о другом — о чем точно — знал Кирилл Гаврилович. Он морщили и без того морщинистый лоб, отводил глаза в сторону и отвечал.

— Нормально идут дела, как обычно, и чувствую себя значительно лучше.

В свою очередь вечером он также подходил к женщине и задавал схожие вопросы.

— Как прошел день? — спрашивал сторож, — нормально? Ничего не пропало? Ну и ладно, если что — вы мне обязательно подскажите.

— Непременно подскажу, — обещала Маргарита Петровна и еще раз проводила ревизию — пробегала взглядом ряды книг на полках.

Странный посетитель не появлялся, казалось, потеряв всякий интерес к исторической литературе. Так, по крайне мере, решили оба, продолжая друг друга приветствовать, позволяя иногда говорить о вещах второстепенных, к делу не относящихся. Кирилл Гаврилович, к примеру, узнал, что Савушкина почти всю свою жизнь проработала в библиотеке. Узнал и искренне удивился — пожалел женщину, которая, по существу, ничего кроме книг не видела. Конечно, он понимал, какая она начитанная, образованная и оттого вдвойне несчастная. Знания, как не покажется, могут принести куда больше несчастий, чем их полное отсутствие. Просидеть всю жизнь за книгами, познавая жизнь глазами других! Разве это не трагедия? Поэтому Кирилл Гаврилович жалел Савушкину и старался лишний раз оказать ей знаки внимания — либо предупредить, что в буфет привезли что-нибудь вкусное и недорогое, либо подсказать, что ожидается непогода, и если она вдруг забудет зонт, он ей даст. У него, сообщил сторож по секрету, целых три зонта — один мужской и два женских. Оставили посетители. Зонты исправные, он их иногда выдает сотрудникам, потому как ночью уж точно никто не придет и не будет требовать их вернуть. Маргарита Петровна также проявляла симпатию к пожилому мужчине, который был вынужден спать, бог знает, на чем или вообще не спать — бродить темными коридорами и проверять порядок.