Anenerbe - [79]

Алексей Митрофанович поправил берет — сдвинул на затылок, словно мешал ему размышлять.

— Получается?

— Что именно? — уточнил оперативник.

— Думать иначе.

— Ах, вы об этом…

— Да, да. Об этом. Знаете, и мне интересно, как вы справитесь с вызовом, который бросили себе. Вы же его бросили, правда?

Виталий Борисович промолчал.

— Бросить вызов самому себе отважится далеко не каждый. Слишком много хлопот, а кому нужны сомнения? Конечно, мы меняемся каждый день, час, но меняемся бессознательно, а вызов, если хотите, как революция — неудержимая стихия. Как думаете, сколько стоит вызов? Он может стоить сотни миллионов человеческих жизней — я имею в виду его конечный результат. А сам вызов — ничего не стоит, копейки. Расходы на математику в целом мире — ничтожно крохотная цифра, и произнести стыдно.

Алексей Митрофанович хихикнул.

— До какой степени наш мир абсурден! Чем больше размышляю, тем больше поражаюсь — предела этому абсурду нет, и в ближайшее время не предвидится. Нам направо? Хорошо, пойдемте налево — сейчас загорится зеленый.

Перешли дорогу.

— Люди в массе своей и прежде слепо подчинялись правилам меньшинства. Развитие цивилизации — заполнение тех же самых пустующих ниш, как и мысль, всегда находилась в услужении избранных. Многим законам — тысячи лет, а то, что мы видим сейчас — только смена декорации. По сути своей человек не изменился — он не стал добрей, благородней или умней. Весь наш прогресс — накопленный опыт поколений, направленный в русло потребления. Скучно, хотя и выразительно.

— Я нашел дом, — неожиданно заметил Виталий Борисович.

— Тот самый?

— Думаю, тот самый — тринадцать «б».

— И как вам удалось?

— Сначала мне приснилась Клавдия Степановна в форме фашистского офицера, затем задержали парня, который торговал в переходе кассетами сомнительного содержания. По месту проживания встретил пожилую женщину — его бабку. Вообще-то она живет в другом городе и приехала сюда случайно.

— Случайно! — радостно закивал головой Алексей Митрофанович, — так, так, так, это уже крайне интересно.

— Только на этом интерес и закончился — Дарья Никитична толком ничего сказать не могла.

— Или вы плохо спрашивали, — подсказал неожиданно возбужденный математик.

Остановились — первым встал товарищ Шумный, а уж потом Горелик.

— А что, собственно говоря, я должен был спросить?

— Как что! О Клавдии Степановне!

Дрова — березовые поленья — их везут на санках две девичьи фигуры. Темно и ничего не видно — кругом лежит снег. Дрова пахнут каким-то дурманом — будущим теплом и комфортом…

* * *

В блиндаже и впрямь тепло — горит лампа, и вообще здесь как-то по-домашнему уютно. Пьет кофе — металлическая кружка с угольным подогревом — достаточно чиркнуть спичкой и запалить огонек в днище. Походная печь — наша буржуйка, только бочка другая, более основательная. Топят березой — пламя ровное и не стреляет. На стене противогазы, в углу канистра, патефон, где-то должны быть и пластинки. Как давно он не слушал музыку?

— Еще?

Мотает головой и пьет дальше. Пока он будет пить кофе, его не тронут.

Смотрят с любопытством и совсем без злобы. Для них он пришелец с другой планеты — грязный, оборванный и не страшный зверек.

— Он кто? — спрашивает белесый, по виду, наверно, офицер. Спрашивает по-русски и машет рукой, — тот в лесу, он кто? Большевик?

— Большевик, — говорит Семен, — у нас все большевики.

— Ты — большевик?

— Большевик.

Белесый смеется — показывает удивительно белые зубы и вновь машет рукой.

— Неправда, у тебя документа нет, а у него есть. Кофе — хорошо?

— Хорошо, — отвечает Семен.

— У большевиков кофе нет, ничего у них нет, ты поэтому его убил?

Семен молчит — смотрит на немца и пьет кофе. Он пленный — изменник отечества, который не оказал сопротивления и с понурой головой сдался врагу. Винтовку и ту отдал, а мог бы убить, завалить хотя бы одного — ткнуть штыком. Не завалил, а когда его хлопнули по плечу, и вовсе растерялся, попятился назад и упал в канаву — ту самую.

Шли долго, взбирались на сопки, затем ныряли вниз, обходили небольшие лесные озера — ламбушки. Немцы иногда курили, иногда о чем-то между собой говорили. Шли как-то непонятно — то ли он с ними, то ли каждый по себе. Бежать — глупо, да и некуда бежать. Его даже не обыскали и фуражку одели на голову, правда, чужую — Сидорчука.

Появилась колючка — она лежала почти на земле — крепкая проволока, о которую можно в кровь разодрать ногу. Кто-то крикнул по-немецки, ему ответили. Потянуло дымом, и Семен понял, что они пришли. Появилась техника — неожиданно как оказавшиеся в лесу машины, из-под земли торчали срубы деревьев — блиндажи…

Белесый смотрит документы — его и Ефима, затем разворачивает треугольник — письмо из дома. Читает и, конечно, ничего не понимает, складывает обратно.

Семен уже предатель — брать в бой письма — преступление, враг только этого и ждет.

— Что вы здесь делали? — спрашивает немец.

— Стреляли, — говорит Семен.

— Ты — стрелял?

— Стрелял.

— А еще что делали?

— Искали Anenerbe.

Немец хмурится и бросает озабоченный взгляд на своего коллегу — тот внешне безучастно сидит в углу и молчит.

— Тот, другой, — белесый машет рукой, — тоже искал?