Анархист - [34]

– Ты, Вань, зря переживашь, – Григорий похлопал брата по плечу. – Ты им сапоги стачашь, они у тебя в долгу будут. Смекай! Если много не просить, то будешь жить как у Христа за пазухой. Само то, что ты знаком с властями, будет тебе лучшей… как это господа говорят, да! лучшей рекомендацией.

…

В середине сентября братьев Роговых навестили неожиданные гости. Холодным осенним утром в избу постучали какие-то оборванные мужики. Полина пускать не стала. Даже разговаривать с ними побоялась. Всё-таки Петька маленький, а слухи ходят разные. Говорят даже, что некоторые из сожжённых деревень с голоду детей крадут и на мясо их пускают. Пирожки делают, а потом продают на базаре. Полина, как баба грамотная, конечно в это не верила, но бережёного бог бережёт.

– Ступайте, куда хотите, а пустить вас в избу не могу. – Прокричала она каликам перехожим через закрытую дверь. – Вот мужик мой вернётся, тогда и приходите.

До вечера босяки скрывались в ближнем урмане, а вечером снова появились перед избой Роговых. Иван как раз вернулся с уборки картошки. Привёз два десятка кулей, которые быстро перекидал в недавно отрытый погреб. Усталый, покрытый коркой земляной пыли он сел на крыльцо передохнуть.

Словно по волшебству перед воротами образовались прежние оборванцы.

– Добрый ли урожай в этот год? – вежливо начал самый высокий, и, наверное, главный в компании. – Как здоровье, хозяева?

– Спасибо на добром слове. – Настроение у Ивана прекрасное, как бывает у человека, закончившего важную и трудную работу. – Заходите во двор, люди добрые, картошечки вам отсыплю с ведро. Есть у вас мешок, али ещё кака посуда?

– Ты погодь, добрый человек, – улыбнулся старший. – Ты ж по фамилии Рогов?

– Ага, как многие тут на Алтае, так и я – Рогов Иван Иваныч.

– Вот, значится, мы к тебе и пришли. А скажи мил человек, Рогов Григорий, не брат ли тебе?

– Есть у меня такой брат, но сейчас он в тайге. На охоту ушёл. Вернется, может завтра, а может через пару дней. Сами понимаете охотничий промысел – дело такое. – Иван вдруг вспомнил, что много болтать о Григории, да ещё и с незнакомцами, дело опасное. Обозвал себя про себя болваном и обратился снова к гостям, – Вас то, как звать-величать? Куда вы путь держите, я уже понял, а вот зачем?

– Меня кличут Николай Бастрыкин, а это дружок мой – Стёпа Русаков. Будем знакомы, – он протянул руку. – Пришли мы сюды аж от самого Змеиногорска… Неделю добирались… Бабы наши, детишки, соседи, многие там остались. Бедствуем мы, вот пришли брательника твово к себе звать.

– Зачем он вам? – удивился Иван. – От него только беспокойство одно. Вечно он во всякие передряги попадает.

– Постой, мил человек, – с сомнением остановил его Бастрыкин. – Твой брат с колчаками воевал? Партизанами командовал?

– Белым он хорошо вломил в прошлом годе, – в голосе послышалась гордость за брата. – Да и красным потом тоже от него досталось. Правда, чуть они его после этого не расстреляли. Но, повезло мужику, убёг. Он вообще у нас везу… – Внезапно Иван остановился на полуслове, вглядываясь за спины гостей.

Из темноты августовского вечера раздался хрипловатый баритон. – Кто тут Григория Рогова разыскивает? Нет тут такого, и отродясь не было. – К заплоту из тесовых досок подошёл невысокий плотный мужик. – А Ваньку вы не слушайте, он болтун известный.

– А ты кто таков будешь? – сердито повернулся к подошедшему Русаков.

– Так знакомьтесь, – буркнул недовольный Иван, – Егор Иванович Рогов, собственной персоной.

– Ванька, что ты болты болтаешь, не видишь – мужики умаялись. – Григорий продолжал выговаривать брату. – Давай, будь хозяином, зови всех в избу. Я тут кое-чего настрелял. Надо будет завтра с утра в урман всем вместе смотаться. Припрятал я хорошего марала. Секач двухлеток, самый сок. Хорошо, что мужики подошли. Глядишь, за один раз обернёмся.

Все гурьбой ввалились в распахнутую калитку. Не обращая внимания на лай чёрного Шайтанки, проследовали в дом.

9. ЗА СТОЛОМ НИКТО У НАС НЕ ЛИШНИЙ

(посёлок Улала)

Холодный ночной воздух, настоянный на хвое ближнего леса, хотя и отгонял хмель, но не снижал градус. Если бы не открытое окно, в избе было бы нечем дышать от запаха перегара, чесночного аромата колбы и сермяжного духа немытого тела.

Вот уже три часа кряду уговаривали гости Егора-Григория возглавить их самочинное воинство.

– Григорий, ты сам посуди, – горячился Бастрыкин, – нам теперь в Волчиху дороги нету. Первый же комбедовец к стенке поставит и шлепнет. В горах да пещерах зимой не посидишь. Хоть там и тепло, но дюже голодно и сыро. Такая тоска накатывает, что думашь иной раз – мож, пулю в лоб, и катись оно всё… Только семья и держит. А детишков надоть кормить. Знашь, как больно в глаза голодные смотреть? Не знашь… Вот то-то и оно… Ладно, пока тепло, можно на подножном корме держаться. Через месяц ляжет снег, и как тогда? Приморозит и кирдык нашему партизанскому войску. Вымерзнем мы в этих подземных норах.

Он, по очереди со Степаном, уже на третий круг расписывал все несчастья, выпавшие на их долю. Григорий же непреклонен. Ему не улыбалось участвовать в войне с государством. Ясно, что чем яростнее будет сопротивление, тем беспощаднее расправы со стороны красных. Красные – это не Николашка