Анархист - [31]

– Салдыккы[42], - в сердцах выругался батыр, – табарка[43] добыть – было бы хорошо. Мускусная струя высоко ценилась у китайских торговцев. Русские перекупщики за один лян[44] струи могут новое ружьё дать… или коробку патронов… Но что теперь жалеть, видать не судьба. Он перекинул затвор, не глядя дослал патрон, всматриваясь в чащу соседнего склона.

Внезапно сильный удар по затылку лишил его сознания.

…

– Ты не слишком сильно саданул? – сквозь пелену отступающего забытья услышал Буранак русскую речь.

– А чего он мою кабаргу хотел завалить? – отвечал ему другой звонкий, почти мальчишеский. – Я ж её от самой Сарыкокши вёл, а он тут такой красивый весь. Мало того, что спугнул, так и не попал. Я ему сейчас ещё добавлю.

– Так откуда ему знать, что это твой зверь? Он себе лежал, увидел кабаргу и пальнул. А что не попал, так и ты, хоть и знатный стрелок, не каждый выстрел в цель кладёшь.

– Уюрээ[45], - Буранак, наконец, решил подать голос, но язык слушался его с трудом. Он приоткрыл глаза, осматриваясь. – Моя не видеть, табарка там аль медведь. Ветки шух-шух, моя стрелять… Не попасть, да…

– Ну, ты, паря, даёшь! – Старый, заросший сивой бородой мужик, с рябым от оспы лицом, недовольно уставился на Буранака. – А если бы там человек в кустах был?

– Откуда в урочище Сайдыс человек окажется?

– Ну, вот мы же как-то оказались? Ты тоже как-то оказался. Много нынче по урману народу шастает. На каждый шелест палить – греха не оберёшься. Сам откуда будешь?

– Да, язычник он поганый. – Молодой белобрысый парень продолжал возмущаться, – Друзья, понимаешь… грех с ним разговаривать, с басурманом. Наставник всегда так говорил.

Он резко размахнулся, готовясь ещё раз вдарить по голове алтайца…

Тихий свист откуда-то из кустов внезапно прервал мирную беседу охотников. Ефим застыл с занесённым над головой кулаком. Его взгляд скользнул по окрестным кустам.

– Парни, вы кого тут метелите? – Голос Григория Рогова доброжелателен. Может не стоит грех на душу брать? Вы же его сейчас на тот свет спровадите.

– А ты кто таков будешь? Указывать нам будет…

– Да, просто прохожий, мимо шёл, услышал, как вы этого несчастного дубасите. Решил узнать, может вам помощь требуется.

– Ты, просто прохожий, вот и проходи, куда шёл, а то мы и тебе сейчас пропишем. Помощник нашёлся…

В это время Буранак, воспользовавшись тем, что его мучитель отвлёкся, извернулся, сбросил Ефима со спины и вскочил на ноги. В тот же миг он попробовал улизнуть в тайгу, но споткнувшись о подставленную ногу Григория, снова оказался на земле.

– Эзенулчак[46]! – вспомнил Григорий алтайский говор. – Кайдан сен[47]?

– Меге болуш саардепсу раптурум[48]– прошептал алтаец в ответ.

– Да что с этим нехристем разговаривать! – Продолжал кипятиться Ефимка. – Этот криворукий мою кабаргу спугнул!

– Погодь Ефимка, угомонись, – стал урезонивать парня старший товарищ, – не стоит из-за олешка убежавшего, человека жизни лишать, пусть это и заблудшая языческая душа.

– Моя христианин! – Поняв о чём идёт речь, Буранак вспомнил, что родители его крестили в далёком детстве. Он сложил пальцы в троеперстие и торопливо перекрестился. – Моя христианская имя есть Николай Буранаков.

– Тьфу, – сплюнул в досаде Ефим, – так ты ещё и еретик никонианский!

Григорий почувствовал, что беседа опять движется куда-то не туда.

– Тихо, мальчики! – он гаркнул во всё горло. Я, как лицо нейтральное, ни в каких богов не верящее, рассужу ваш спор по справедливости.

– Судья нашёлся! – Продолжал возмущаться Ефимка. – Этот чуркобес спугнул мою кабаргу, а теперь какой-то безбожнник будет мне указывать.

– Ефим, ты прекрати с людьми препираться, а то наставник наложит на тебя епитимью, за гордыню, да за несмирение, – Онуфрий уже сердито зыркнул на товарища глазом.

Григорий понял, – не смотря на тихий голос, старший здесь всё-таки главный.

– Давай, дедушка рассказывай, в чем тут у вас разногласие произошло – обратился он к Онуфрию.

– Тут вишь какое дело, мы вчерась на Сарыкокше по заутром энтою зверушку выследили. От самой Сарыкокши её гнали. Никак она нам не давалась. Уж Ефим и так пытался к ней подойти, и эдак, и раз-эдак. А тут глядим, она по во-он тому склону скачет. Да, ловко так, что твой кошак по дереву. Ефимка и обрадовался. Только на прицел кабаргу взял, как вот энтот инородец и стрельнул. Да не попал. Кабарга поднялась и в урман. Вот наш Ефим и осерчал. – Закончил рассказ Онуфрий.

– Ты, батыр, что скажешь?

– Моя в Кебезень идти. Совсем плохая охота. Моя спать тут. – Буранак ткнул пальцем в смятую траву под кустом. – Глаза открыть. Видеть, как там листья шир-шир-шир, – он помахал ладонью перед носом. – Моя стрелять. Тобарка убежать. Моя не виноват, моя не знать, что они её гонят…

Внезапно он поднял взгляд и уже с железом в голосе закончил, – этот урман – земля нашего сёока[49], русским здесь не место! – произнёс сердито.

– Слушайте меня, господа охотники. – Пока мужики рассказывали, Григорий слушал и решал, как поступить. – Мы, русские, какому бы богу не молились, пришли в эту тайгу позже алтайцев. Поэтому должны местные обычаи уважать. Вот скажи, Ефим, хочешь ты, чтобы сёок этого раба божия Николая начал тебе мстить за убийство? По глазам вижу, что не хочешь.