– Топай давай в избу, дубина стоеросова – проворчал дед и ткнул Николая в спину клюкой. Никакого ружья у него, конечно, не было. Зато уверенности в голосе – хоть отбавляй.
…
– Вот значится, и забрали всех, кто к роговскому семейству относится, а куды никому не понятно. – Дед тяжело вздохнул, – куды мне старому теперя, господь его знат… Чёрт меня дёрнул в урман пойтить… Лучше б и меня с имя забрали, помер бы среди сродственников. Теперя один буду смертушки дожидаться, – по его морщинистой щеке скатилась скупая слезинка, и он громко хлюпнул носом.
– Ты, дед, сырость не разводи! – Повысил голос Иван. – Ты ещё крепкий старикан. Слушай меня. Если ты сейчас вспомнишь толком всё, что твои ли сродственники говорили, красные ли где-то обмолвились… в общем, всё что было, то я тебе обещаю твою родню выручить.
– Эх, Колька, непутёвый ты хлопец, рассказал я всё, что помню. Всех наших – свояков, дядьку, бра… – эх, старый я пень! – Дед с размаху хлопнул себя по лбу основанием ладони. – Не всех! Ванька ить Рогов ишшо почитай с месяц тому с женой и дитём куды-то исчез. Вот куды? Постой, постой… Он-то молчал, а егойная баба, ну как там её? Полинка… Ну-у-у, дык, плакала как-то в ночь и жалилась, что никого они в ентой Улале не знають, что помруть они там средь злых калмыков[29]. Так что может Ванька в Улале. Я, правда, не ведаю, где така деревня…
– Вот, дедушка! А ты всё старый, да старый… – обрадованный Иван выскочил из избы и огородами подался в сторону Чумыша.
Ещё неделю пешего хода, через Тогул, Мартыново, Яминское и Марушку Вязилкин вышел к Бийску.
…
(город Бийск, уездный центр Алтайской губернии)
Старый купеческий город встретил парня неласково. Иван собирался украсть или выпросить чего-нибудь съестного на вокзале, но напоролся на облаву, проводившуюся местной чекой. Ловили, как и везде, мешочников и спекулянтов. Оцепили район облавы милицейским кордоном и как через сито просеяли всех, кому не свезло оказаться в том месте.
Ванька заметил мужиков в кожаных куртках, но даже не пытался убежать, рассчитывая, что в тюрьме ему дадут что-нибудь поесть. Не успел он оглянуться, как его уже подхватили под микитки и втолкнули в толпу оборванцев. Скорее всего, приняли Ивана за одного из дезертиров, коих на просторах Алтая, как и по всей стране расплодилось тысячи.
От вокзала до тюрьмы в Бийске всего полверсты. Лязгнули засовы больших ворот древнего тюремного замка, потом проскрипели свою грустную песню засовы камеры, толпа вновь прибывших заполнила камеру. Народ расселся вдоль стен и начал долгие разговоры. Все рассуждают, скоро ли начнут допросы и будут ли сегодня пускать в распыл. Из дальнего угла доносится старинная арестантская песня:
Зачем я, мальчик, уродился
Зачем тебя я полюбил?
Ведь мне назначено судьбою
Идти в Сибирские края…[30] Постепенно помещение камеры наполнялось миазмами грязных человеческих тел, параши, дёгтя и махорочного злого дыма. Колян даже обрадовался такому повороту. Чёрт с ней с едой! Главное – сейчас он выпросит табачку у спекулянтского люда.
В дальнем углу каземата слышался разговор на повышенных тонах.
– А кто эт у нас такой борзый? такой усатый? – сплюнув на черные учительские брюки, цедил сквозь выбитые зубы сутулый шкет в отрепье. – Ну, ты, что молчишь, паскуда? Телигент что ли?
– Нет, такое же быдло, как и вы. – Молодой человек в усах «шеврон», рукавом гимнастёрки пытается оттереть плевок. Ему не нравится быть жертвой, но и вступать в драку по такому пустяку не хочется.
– Чито ты такое тут базаришь? Ты, падла, на кого щас вякаешь? – Глаза босяка стали злые, а рот скривился в оскале. Весь его вид выражал угрозу. – За то, что на честного бродягу напрыгивашь, скидай быстро портки.
– Любезнейший, а не свалить ли вам на хрен! – Усатый с лёгкой усмешкой взглянул на блатного. – Знаешь, шкура бродячая, что я с такими как ты делал?
Вязилкин заметил блеснувший в руке босяка нож. Раздумывать было некогда. Он просто с размаху опустил кулак на макушку жулика. Тот рухнул молча и раскинулся под ногами мужиков не подавая больше признаков жизни.
– Вам не стоило так утруждаться, – высокий гражданин с улыбкой обратился к Николаю, – я знаю джиу-джитсу, ничего этот урка мне бы не сделал. Впрочем, всё равно спасибо. Рад познакомиться, Бианки Виталий Валентинович[31], - он протянул руку Вязилкину.
– Николаев Иван, – партизан решил, что настоящим именем называться не стоит даже среди сидельцев. – А Бианки это жидовска фамилия? Как-то мне такой встречать не приходилось.
– Нет, не еврейская, итальянская. – Опять усмехнулся Бианки. – Вы что-то имеете против евреев? Не бойтесь, я на допросе болтать не буду. Да и знают тут меня все от постового до начальника Бийской милиции. Я, знаете ли, немного рассеян, забываю удостоверение постоянно. Третий раз уже в облаву попадаю… А хорошо вы этому ухорезу вдарили, он же до сих пор очухаться не может.
– Оживёт ишшо… Куда эта падла денется, – смущённо пробурчал Иван. – А вы, наверное, учительством промышляете?..
Ответить Бианки не успел. Со скрежетом распахнулись двери камеры, и на пороге появился молодой чекист в очках на веревочке.
