Ами-Де-Нета - [12]

Твари и люди пятнали дымчатую пустоту, которая заволакивалась тенью массивной тучи, фигуры метались, ныряя и взвиваясь вверх, сходились и растаскивались, будто кто-то невидимый перемешивал пальцем чаинки в сосуде. Между огромных агонзов трепетали голубые параинки — пустотные бабочки, что всегда сопровождают больших созданий, питаясь остатками их еды и всяким хламом, который зверье сбрасывает во время линьки: пластинками чешуй, кусочками старых перьев, клочками меха взрослеющих кроликов.

Со стороны охота уже не казалась крутым месивом, где все собрано в плотную бурлящую массу. И это было очень красиво. Даэд заметил, что каждого агонза оставляют в покое после первой атаки, независимо от того, расправил ли зверь вторые крылья. Комки кроликов, падающие в подставленные кошели, казались отсюда совсем крошечными. А дальше некогда стало смотреть, шнур натянулся, рывком подтаскивая к пирсу. Даэд понял приказ и сунувшись в пару неподходящих потоков, полетел обратно, к далекому пирсу, на котором сверкали лебедки и суетился народ.

— Вытаскивай! — голос ударил в уши, сверху нависла массивная подошва пирса, а рядом болтались на коротких канатах кошели, размером побольше Даэда. Он прицепился к одному, сунув ногу в мелкие отверстия сетки, растянул горловину и опешив, посмотрел вверх, надеясь на подсказку и помощь. Кролик лежал внутри, прижав к туловищу короткие лапки, морщинистая морда уткнулась в жирную грудь, слепые глаза плотно закрыты. Огромный, понял Даэд, размером почти со взрослого человека. Как такого вывернуть из мягкой сети? Рядом с другим кошелем управлялся черноволосый охотник, тот самый, что проводил его из комнаты пиршеств. Нырять в кошель и выкручивать оттуда спящую тушу не стал. Дернул за горловину, опуская ее вниз, отцепил от каната, и на лету буквально раздел кролика, тут же цепляя тушу на крюк, а смятый кошель держа локтем у пояса. Мясо рывками поползло вверх, мальчишка, взбираясь по соседнему канату, качнулся к Даэду, рассматривая его через прозрачный козырек.

— Уже не живой. Как только агонз выпустил его.

И полез дальше, скрылся на пирсе, снова мелькнул, уже в полете, унося в руках гору пустых кошелей.

Неживой… Даэд вспомнил только что увиденное — сомкнутые веки и прижатые к опушенной реденьким мехом груди тонкие лапки. Это хорошо, что на крюк — уже не живой. Хотя он сам ловил рыбу. На крюк. Живую…

Охота длилась и длилась, агонзы вскрикивали, пытаясь проскочить шеренги охотников, но боясь стрел и копий, метались, дергаясь в стороны, и свет уже не падал на блестящие черные спины и серебряную броню, кролики, кувыркаясь, падали в подставленные кошели, Даэд метался, цепляя полные мешки к транспортным тросам, летел к пирсу, медленнее других снимал с туши сетчатый мешок, цепляя крюк, отправлял добычу наверх. Собирал смятые кошели и снова летел в стаю.

Время остановилось, слепленное из одинаковых трудных действий. И одновременно бежало стремительно, оставляя на руках Даэда лохмотья серебристой пленки от порезов чешуями, ломоту в напряженных плечах, темь в глазах, которые уже отказывались видеть. А крики охотников и добычи превратились в сплошной гул, в котором не различить слов.

Глава 4

И поздно вечером, когда туча пролилась мощным дождем, сверкая молниями и грохоча громами, Даэд продолжал слышать все тот же шум охоты. Держа в кулаке толстую ножку золотого бокала, встряхивал головой, оглядывался на пирующих вокруг охотников. Тогда шум превращался в другой — вечерний гомон и смех поработавших и теперь отдыхающих людей. Но стоило расслабиться, отвлекаясь, и в ушах снова возникал посвист ветра, короткие яростные команды, вопли агонзов и шуршание сетей, из которых он выворачивал немеющими руками очередную увесистую тушу.

У самого очага царил Янне-Валга. Хохотал, плеская гранной из наклоненного кубка, пел дурацкие песенки, которые тут же подхватывали молодые охотники, с обожанием глядя на героя. Тащил с плеча рубаху, похваляясь свежими татуировками, и, крутясь в танце, шлепал по спинам танцующих вокруг девушек. Те смеялись в ответ.

Внезапно кубок встал перед Даэдом, стукнувшись о грубые доски стола и выплескивая темную лужицу с острым хмельным запахом. Ощерились в широком рту подточенные белые зубы.

— Ну, малыш? Не нассал в штанишки? Молодец, хвалю.

Лапища, усыпанная яркими веснушками, толкнула Даэда в плечо. Другая рука подняла к его лицу кубок.

— Выпей из чаши великого Янне. Это большая честь. Чтоб ты з-знал. Завтра отметим тебе грудь. Или плечо. Лучше б скулу, да ты не захочешь. У тебя есть знак? Свой?

— Знак?

Вокруг собирались охотники, толпились, спихивая крайних с длинных лавок. Каждому хотелось побыть рядом с Янне, послушать и, может быть, вставить слово в беседу. Мальчишка с русыми волосами, заплетенными в две косы, гордо крутился, тыкая пальцем в свою щеку, где пламенел недавно наколотый знак — круг, перечеркнутый зигзагом.

— Ага, — Янне кивнул и тот засмеялся, оглядывая слушателей, — вон у нашего ички, смотри, уже новая, вторая. Ладно, не коси рожу, Олдес, не ичка, уже охотник.

— Давно уже, — гордо согласился бывший ичка.