Американский психопат - [126]

– Ты видишь? – спрашиваю я девушку, которая не на телеэкране. – Видишь это? Ты смотришь? – шепчу я.

Я пробую засунуть дрель в рот девушки, но она еще в сознании, у нее еще есть силы, чтобы сжать зубы, стиснуть их, и, хотя дрель проходит через них быстро, я теряю к этому интерес. Поднимаю ее голову (кровь хлещет изо рта), чтобы заставить ее досмотреть кассету, и, пока девушка на экране истекает кровью изо всех мыслимых мест, я надеюсь, что эта понимает: то же самое произойдет и с ней. Что бы она ни сделала, она бы все равно оказалась в моей квартире, с прибитыми к доскам руками, с сыром и битым стеклом во влагалище и с треснувшей кровоточащей головой. Даже если бы она не поехала со мной на такси, даже если бы вместо «М.К.» пошла в «Индокитай», «Au Bar», «Марс» или к «Нелль», это бы все равно произошло. Я бы нашел ее. Так уж устроен мир. Я решаю, что сегодня не буду возиться с камерой.

Я пытаюсь втиснуть в ее влагалище полую пластиковую трубку из разобранной системы Habitrail, натягиваю на ее конец половые губы, но даже с самым жирным оливковым маслом она как следует не входит. В это время Фрэнки Вэлли в автомате поет «The Worst That Could Happen»[32]. Зловеще подпевая одними губами, я пихаю трубку в пизду этой суки. Наконец, после того как я поливаю края пизды кислотой, плоть расходится перед намасленным концом трубки, и вскоре она с легкостью проскальзывает.

– Надеюсь, тебе больно, – говорю я.

Крыса кидается на стенки стеклянной клетки, пока я несу ее из кухни в гостиную. Она отказалась есть остатки другой крысы, купленной для забавы на прошлой неделе и гниющей теперь в углу клетки (последние пять дней я намеренно морил ее голодом). Я ставлю стеклянную клетку рядом с девушкой, и, возможно из-за запаха сыра, крыса делается сама не своя: сперва с писком носится кругами, а потом пытается перевалить слабое от голода тело через край клетки. Крысу не нужно подстрекать, гнутая одежная вешалка, которую я намеревался использовать, остается нетронутой, и, пока девушка в сознании, зверь как оглашенный мчится к трубке, вот половина его тела исчезает, а через минуту – крыса начинает жрать, ее тело ходит ходуном – скрывается там целиком, оставляя снаружи только хвост, и я выхватываю трубку из девушки, поймав грызуна в ловушку. Вскоре исчезает и хвост. Звуки, издаваемые девушкой, трудно разобрать.

Я могу сразу сказать, что это будет характерно ненужная, бессмысленная смерть, но я привык к ужасам. Смерть кажется пресной, и даже сейчас ей не удается огорчить или взволновать меня. Я не печалюсь, и, чтобы доказать это самому себе, пару минут понаблюдав за тем, как крыса шевелится в нижней части живота, и следя, чтобы девушка оставалась в сознании (она дергает головой от боли, ее глаза расширены от страха и смятения), я беру электрическую пилу и за несколько секунд разрезаю ее на две части. Жужжащие зубья проходят так быстро через кожу, мышцы, сухожилия и кости, что она еще успевает увидеть, как я отделяю ноги от ее бедер и остатков изуродованного влагалища и поднимаю их перед собой, словно трофеи. Ее безумные расфокусированные глаза еще минуту остаются открытыми, потом закрываются. Перед тем как она умирает, я бесцельно веду ножом по ее лицу, срезая мясо с ее лба, а потом отрубаю ей челюсть. Теперь у нее только полрта, и я трахаю ее туда. Не думая о том, дышит ли она еще или уже нет, я пальцами выдавливаю ей глаза. Показывается голова крысы – она каким-то образом пролезла через все тело. Она вся в пятнах крови, и я замечаю, что, когда отрубал челюсть, снес крысе полхвоста. Я кормлю ее сыром бри, потом запихиваю в крысу столько сыра, что она умирает. Позже бедро и левая лицевая кость девушки пекутся в духовке, а завитки лобковых волос лежат в хрустальной пепельнице Steuben, и, когда я поджигаю их, они сгорают очень быстро.

Еще один новый ресторан

Я могу быть довольно веселым и общительным в течение ограниченного периода времени, так что я принимаю предложение Эвелин поужинать в первую неделю ноября в новом супермодном китайском ресторане «Люк», который предлагает и креольскую кухню, что весьма странно. У нас хороший столик (я зарезервировал его под именем Винтергрин – простейший из триумфов), и я спокоен и уверен в себе, несмотря на то что Эвелин сидит напротив и что-то лепечет про очень большое яйцо фаберже, которое крутилось в фойе Pierre само по себе или как-то так. На корпоративную вечеринку по случаю Хеллоуина, которая состоялась на прошлой неделе в ресторане Royalton, я нарядился серийным убийцей, и для ясности на спине была надпись «СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА» (что было значительно мягче, чем надпись «УБИЙЦА ДРЕЛЬЮ», которую я сделал на доске для резки хлеба ранее в тот же день), а под этими словами я намазал кровью: «Да, я такой». Костюм был тоже заляпан кровью, частью искусственной, частью настоящей. В кулаке я сжимал прядь волос Виктории Белл, а рядом с бутоньеркой (маленькая белая роза) была приколота косточка от пальца, с которого я выварил мясо. Хотя мой костюм был потрясающе продуманным, первое место все равно занял Крейг Макдермотт. Он переоделся Айвеном Боуски, что, по-моему, было некрасиво, так как многие полагали, что в прошлом году я переодевался Майклом Милкеном. Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было посвящено устройствам для домашних абортов.