Американец - [20]

Она всегда опаздывала и влетала в класс взволнованная и с размазанным макияжем. Выйдя из школы, вспархивала на мотоцикл – не свой, а какого-нибудь парня. У меня каждый раз замирало сердце, когда она устраивалась на сиденье и руками обхватывала за пояс очередного счастливчика. Тут у меня шансов не было.

Родители не поддавались даже на мои мольбы о плохоньком подержанном мопеде «пьяджо си».

Девочки ее обожали, потому что хотели быть как она, мальчики мечтали о ней, жаждали потерять с ней девственность, но для четырнадцатилетних подростков, корпевших над переводами с латыни, эта перспектива была недостижима, хоть лопни от злости. Оставалось только подолгу разглядывать ее на уроках, запоминать, как она качает головой или постукивает ногтями по парте, а потом возвращаться домой и справляться с обуревающими чувствами своими силами.

Это благодаря ей я пригласил на свой день рождения гораздо больше людей, чем обычно. Чем чаще она, такая раскованная, появлялась в школьных коридорах в своих «конверсах», тем непринужденнее и приветливее становились остальные девочки, а значит, и мальчики вели себя посмелее и поумнее. Катерина была носителем духа эмансипации.

Она переехала с родителями из Греции около двух лет назад. Поговаривали, что ее отец, остеопат, творит чудеса. Мать у нее была актриса. Жизнь в Афинах им наскучила, и они остановили выбор на Италии, а именно на Неаполе – «самом европейском городе в Средиземноморье». Так я открыл для себя, что люди снимаются с насиженного места не только ради работы или карьеры, но и чтобы просто увидеть мир, и что есть такие – кстати, их немало, – кто не боится все потерять, не мечтает сколотить состояние любой ценой и купить шикарную машину. Для меня это было до того революционное открытие, что я чувствовал себя чуть ли не Коперником.

Как и все остальные, я любил ее и, будучи подростком, полагал, что моя любовь уникальная, куда более романтичная, мучительная и беспощадная, чем у других. И благодаря Катерине я понял, что вера в собственную неповторимость – это заблуждение, которое порождает лишь монстров одиночества.

Моей первой бузукией^[17] стала дискотека в районе Вомеро. Заведение было итальянским, но раз в месяц хозяева устраивали вечера для молодежи из греческой общины. Я даже не думал, что в Неаполе так много греков. По словам Катерины, к имиграции молодых людей чаще всего побуждали трудности с поступлением в греческие университеты, где мест на факультетах катастрофически не хватало.

К своему удивлению, я обнаружил, что бóльшая часть заезжавших за ней парней были студентами медицинского или биологического отделения, отпрысками скотоводов, живших на границе с Болгарией, которые в жизни не видели Парфенон.

– Мои родители хотят, чтобы я гуляла с кем-то из местных, – призналась она за несколько дней до того, застав меня врасплох во время перемены, когда я хрустел сухариками со вкусом ветчины. – Иначе в следующую субботу меня не отпустят в бузукию.

Я остолбенел. Даже такой тормоз, как я, догадался, какой редкий шанс мне выпал.

– Почему ты не попросишь какую-нибудь подружку пойти с тобой? – спросил я.

– Если я пойду на вечеринку с девчонкой, они сразу поймут, что я вру.

– Я тебе нужен для прикрытия?

Катерина изобразила недоумение, но ее зеленые глаза излучали загадочный свет, они, казалось, говорили: а для чего же еще ты мне нужен?

– Ты не похож на остальных мальчиков из класса. Не маменькин сынок.

– На самом деле я самый младший в классе.

Так оно и было. Многим ребятам уже исполнилось пятнадцать.

– Здесь все меня младше, – возразила она. И это было правдой: оставшись на второй год, она оказалась старшей в классе.

– Может, я схожу с тобой?

Произнося эти слова, я понимал, что есть всего три способа попасть субботней ночью в Вомеро: поехать туда и обратно на такси (и потратить все карманные деньги, накопленные за две недели), попросить отца отвезти меня (и наверняка опозориться перед Катериной и ее друзьями) или позвать с нами Лео.

Родителям я честно сказал, что отправляюсь танцевать сиртаки, но умолчал, что еду туда на «калиффоне» – мопеде Лео. На подъеме в горку он, по своему обыкновению, заглох, поэтому добрались до места мы с огромным опозданием, когда греки уже влезли на столы, а пол бузукии был устлан лепестками цветов.

В главном зале закончился свежий воздух, пахло пóтом. Когда мне удалось разыскать в толпе Катерину, она сразу схватила меня за руку и потащила в угол небольшого зальчика, где попросила попозировать вместе с ней, чтобы ее подруга нас сфотографировала.

– Теперь у меня есть доказательство для родителей, что ты взаправду существуешь, – довольно заявила она, не удостоив Лео даже взглядом. Я здесь был всего лишь статистом.

Я представил себе, как афинский остеопат и его красавица жена в замешательстве разглядывают фотографию, на которой их дочь стоит рядом с хилым подростком в очках-авиаторах. Будь они посообразительнее, тотчас догадались бы, что алиби из меня никудышное, хуже любой закадычной подружки. После фотосессии Катерина сразу обо мне забыла и вернулась к подругам с накрашенными ногтями, но и вполовину не таким красивым, как она.