Амадей - [2]
Второй. Говорил, что его отравили!
Первый. И даже убийцу называл!
Второй. Болтали, виноват Сальери!
Первый. Но не верил никто!
Второй. Все знали, от чего он умер.
Первый. От нехорошей болезни, конечно.
Второй. С кем не бывает?
Пауза.
Первый (лукаво). А что, если Моцарт был прав?
Второй. Если в самом деле его кто-то убил?
Первый. И кто? Наш первый капельмейстер!
Второй. Антонио Сальери!
Первый. Не может быть!
Второй. Совершенно невероятно!
Первый. Да и зачем?
Второй. Ради чего?
Первый и Второй. Что могло его заставить?
Первый. И зачем признаваться теперь?
Второй. Тридцать два года спустя?
Шепот. Сальери!
Пауза.
Сальери. Mozart! Mozart! Perdonami… Il tuo assasino — ti chiede perdono![2]
Пауза. Они смотрят на него, затем друг на друга.
Первый. Ты как думаешь?
Второй. А как ты думаешь?
Первый. Я этому не верю!
Второй. Я этому не верю!
Первый. Хотя как знать?..
Второй. Может, все же это правда?
Первый и Второй (шепотом). Неужели он все-таки убил его?
Шепот. Сальери!
ВЕНТИЧЕЛЛИ уходят. ЛАКЕЙ и ПОВАР остаются на разных сторонах сцены. САЛЬЕРИ резко поворачивает кресло и пристально смотрит на нас. Мы видим человека семидесяти лет от роду, в старом запачканном халате. Он встает, хмурится, словно хочет разглядеть кого-то в публике.
Сальери (взывает к зрителям). Vi saluto! Ombre del Futuri! Antonio Salieri — a vostro servisio![5]
Часы на улице бьют три.
Как это не трудно, я почти могу разглядеть вас… Какое множество лиц! Сколько же там вас? Ждете своей очереди появиться на свет? Тени грядущего! Далекие мои потомки! Так станьте же видимы для меня! Прошу вас! Дайте мне себя увидеть! Войдите ко мне в эту старинную пыльную комнату сейчас, в ранний предрассветный час темного ноябрьского дня 1823 года… и будьте моими исповедниками! Войдите сюда и останьтесь со мной до зари. Только до зари. Ну хотя бы до шести утра!
Шепот. Сальери!
На малой сцене медленно опускается занавес, скрывая ГРАЖДАН ВЕНЫ. Теперь на нем тонкий контур высоких и узких окон.
Сальери. Вы слышите их? Вена — город злословия. Здесь все клевещут, даже мои слуги. Двое только и осталось.
Он указывает на них.
Пятьдесят лет служат у меня, с тех пор как я здесь поселился. Один — хранитель бритвы, другой — кондитер-кулинар. Один заботится о моей красоте, другой же о моем желудке!
Обращается к слугам.
Ступайте прочь! Сегодня я не лягу спать совсем!
Слуги удивлены.
Но ровно в шесть утра чтоб вы оба были тут! Я буду бриться! И вашему капризному хозяину потребуется завтрак! (Он улыбается и хлопает в ладоши, чтобы прогнать их.) Via, via, via, via! Grazie![6] Ступайте прочь! Спасибо!
Слуги кланяются и уходят озадаченные.
Удивились?.. Ну что ж!… Я еще не так их завтра удивлю! (Он щурится и пристально вглядывается в публику, стараясь разглядеть ее.) О, так вы не желаете сюда ко мне пожаловать? А вы так отчаянно нужны мне сейчас! Ведь вас об этом умоляет… смертник! Что сделать, чтобы все-таки увидеть вас? Во плоти воссоздать, чтобы вы стали моими самыми последними зрителями?.. Может быть с помощью заклинания?.. В операх всегда к ним прибегают. Конечно! Без этого не обойтись! Другого средства-то нет! (Он поднимается.) Попробую заклинаниями вызвать вас к жизни сейчас же! Духов далекого будущего… Вот тогда я погляжу на вас.
Он встает с кресла и, склонившись над фортепьяно, начинает петь высоким, срывающимся голосом, подыгрывая себе в конце каждого куплета, в стиле Recitativo Secco.[7] В зале постепенно нарастает свет.
Свет в зале достигает наивысшего накала и больше не меняется.
(Переходит на разговор.) Так, получилось! Теперь я вас вижу! В таких делах я мастер! Вызывать духов к жизни заклинаниями я научился у кавалера Глюка, которому это всегда прекрасно удавалось. В его время люди и ходили-то в оперу, чтоб только увидеть, как будут появляться то боги, то духи… Теперь же, когда на сцене господствует Россини, публика предпочитает им приключения парикмахеров.
Пауза.
Scusate.[8] Простите. Устал. Вызывать духов заклинанием — изнурительное занятие. Надо бы и подкрепиться! (Он идет к вазе с пирожными.) Мне и самому как-то неловко, что первый грех, в котором следует вам признаться, — чревоугодие. Да, я — сластена! Мое итальянское обжорство, несомненно, детская слабость. Истина в том, дорогие друзья, что, как я ни старался, одолеть свое пристрастие к кондитерским изделиям Северной Италии, где я родился, мне так и не удалось. С трех и до семидесяти трех лет жизнь моя проходила под аккомпанемент жареных орешков в сахаре. (Сладострастно.) Миланские пирожные! Ореховое безе! Яблоки в тесте с фисташковой приправой! Не судите меня слишком строго! Мы все храним в душе какие-то патриотические чувства… Родители мои — подданные Австрийской империи — оба родом из Ломбардии. Отец был купцом в маленьком городке Леньяго, где мы жили. Представления о мире у отца с матерью не простирались за его пределы. Я же только и мечтал его покинуть. Понятие о божестве у них сливалось с обликом высочайшего императора Габсбурга, обитавшего в райских кущах чуть дальше Вены. И нужно им было лишь одно, — чтобы монарх оставил их в безвестности, ничем не нарушая их мещанское благополучие. Мне же требовалось ничто совершенно иное.
«Эквус» ― знаменитая скандальная пьеса английского драматурга Питера Шеффера о самоосознании и становлении подростка, лишенного религии и придумавшего себе Бога в образе Лошади («equus» — в переводе с латинского «лошадь»). Написанная в 1973 году, пьеса была признана лучшей пьесой мира 70-х годов XX столетия. В основе сюжета — реальная история, произошедшая в маленьком городке под Лондоном.
Пьеса рассказывает о жизненном пути знаменитого итальянского режиссера Федерико Феллини и его бессменной жены — Джульетты Мазины. Действие пьесы (построенное в виде общения и перекрестных воспоминаний героев с фрагментами фильмов) укладывается в небольшой отрезок времени — осень 1993 года — последнего года их жизни, когда Феллини и Мазина одновременно лежали в больницах разных городов — Римини и Рима. Романтический ужин сбежавших из больниц супругов ставит точку в их длинной, полной побед и обид истории.
Три вдовушки собираются раз в месяц, чтобы попить чайку и посплетничать, после чего отправляются подстригать плющ на мужних могилах.Едва зритель попривыкнет к ситуации, в ход пускается тяжелая артиллерия — выясняется, что вдовы не прочь повеселиться и даже завести роман. Так, предприимчивая Люсиль хочет устроить личную жизнь прямо на кладбище, для чего знакомится с седовласым вдовцом, пришедшим навестить соседнюю могилу.Через три часа все кончится, как надо: подруги поссорятся и помирятся, сходят на свадьбу некой Сельмы, муж которой носит фамилию Бонфиглисрано.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Семьи Фришмен и Манчини живут в двух смежных, с общим крыльцом, абсолютно однотипных домах, отличающихся только внутренним убранством. Дружат родители, дружат дети — Франко и Алисон. Семьи ходят друг к другу в гости, часто вместе празднуют праздники, непременным участником которых является бабушка Алисон и мать Мэрилин Фришмэн — Кэрол, глава крупного благотворительного фонда.Действие начинается с празднования Дня Благодарения и заканчивается ровно через год — тоже в День Благодарения. Но сколько событий произошло за этот год…Ошеломлённые дети узнают о том, что родители решили в корне изменить свою жизнь: отныне отец Алисон, Марк, будет жить с мамой Фрэнка, а мать Алисон, Мэрилин, создаст семью с отцом Фрэнка — Дино.И тогда дети решают отомстить.
Забавная история немолодого интеллектуала, который выбрал несколько странный объект для супружеской измены. Пьеса сатирична, однако ее отличает не столько символизм черного юмора, сколько правдоподобие.
Материал для драмы «Принц Фридрих Гомбургский» Клейст почерпнул из отечественной истории. В центре ее стоят события битвы при Фербеллине (1675), во многом определившие дальнейшую судьбу Германии. Клейст, как обычно, весьма свободно обошелся с этим историческим эпизодом, многое примыслив и совершенно изменив образ главного героя. Истерический Фридрих Гомбургский весьма мало походил на романтически влюбленного юношу, каким изобразил его драматург.Примечания А. Левинтона.Иллюстрации Б. Свешникова.