Альтернативы «российского прорыва» - [41]

.

Под мощным влиянием лидеров «австрийской школы» методологический индивидуализм во второй половине XX в. начинает экспансию в смежные науки, прежде всего в философию и социологию. Масштабы и результаты этой экспансии в немалой степени обусловливались тем, что выходы за рамки методологического индивидуализма подавались как отказ от фундаментальных позиций либерализма, как уступка «большим нарративам», противостоящим демократии и свободе. Доктринальная связь между методологическим индивидуализмом, с одной стороны, и радикальным либерализмом, с другой, серьезно сужает анализ границ возможного использования этой концепции. В результате методологический индивидуализм вышел далеко за пределы своего первоначального теоретического предназначения и за границы правомерного использования.

Но в ходе осознания этого процесса нарастает методологическая критика, направленная против радикализации «методологического индивидуализма», доведения его до изолированного человека и исключающая структурную перспективу, которая включает институциональные и социокультурные влияния.

Так Джеффри Ходжсон отмечал: «Узкий методологический индивидуализм имеет проблемы бесконечного регресса: попытки объяснить каждый эмерджентный слой учреждений всегда будет полагаться на слой предыдущих институтов и правил. Если допускаются институциональные влияния на людей, то они тоже достойны объяснения… До тех пор, пока мы так рассматриваем социальные явления, мы никогда не достигнем той конечной точки, где есть отдельные лица и больше ничего»^[135].

Для нашего обсуждения эти соображения важны в связи с тем, что искомая объяснительная схема должна избежать широко распространенных искушений радикального «методологического индивидуализма», часто получающих свою проекцию в теоретических основаниях эмпирических исследований. Так, например, во многих работах получили распространение показатели ориентации на «личностный рост», противопоставленный прагматическим мотивациям, включая рост доходов. При этом «личностный рост», «личностное развитие» в этих исследованиях имеют априорную позитивную коннотацию. Но в основе мотивации на рост доходов может лежать забота о семье, создание возможностей для развития детей, поддержания родителей, т. е. вполне гуманистическая перспектива.

Все эти соображения накладывают дополнительные ограничения на выбор теоретических концепций, которые могут быть положены в основу объяснительной схемы. Соответствующая схема должна либо непосредственно отображать институциональные и социокультурные проекции, либо создавать возможности для их достаточно ясных референций.

Подводя итоги рассмотрения общих требований к кругу теоретических конструкций, которые могут быть положены в основание объяснительной схемы, можно сделать вывод о том, что он довольно ограничен. Более того, ни одна из известных автору конструкций в полной мере не отвечает изложенным выше критериям. Приходится довольствоваться представлением о максимальной степени приближения к предложенным критериям.

Из небольшого числа соответствующих конструкций, связанных с макросоциальным уровнем анализа, возможностью эмпирических верификаций и обращением к длительным трендам в качестве отправной точки была избрана «социальная трансформация», концепция которой была разработана П. Штомпкой^[136]. Для нашего обсуждения важно то, что она разработана на основе широчайшего содержательного анализа концепций развития и при этом в ней строго соблюдается важнейший методологический принцип “values free”.

Авторскому взгляду, исходно сфокусированному на социально-исторической перспективе, глубоко импонирует его концепция «исторического коэффициента». Он пишет: «На мой взгляд, это понятие можно использовать применительно к шести онтологическим положениям, составляющим основу исторической социологии.

1. Социальная реальность – это не статическое состояние, а динамический процесс. Она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов. Время является внутренним, внутренне присущим социальной жизни фактором. Что происходит, как, почему, к какому результату приводит – все это в значительной степени зависит от времени. Не только свойства, черты феномена, но и его “законы” диктуются временем; в различных фазах процесса действуют различные механизмы событий.

2. Социальные изменения представляют собой слияние множественных процессов с различными векторами, частично перекрещивающимися, частично сближающимися и частично расходящимися, поддерживающими или уничтожающими друг друга. Наличное состояние общества всегда является конкретной точкой пересечения этих дифференцированных, разнородных и разнонаправленных процессов.

3. Общество, подвергающееся изменениям, не воспринимается как сущность, объект или система, а представляет собой сеть отношений, пронизанную напряжением и гармонией, конфликтами и сплоченностью.

4. Последовательность событий в пределах каждого социального процесса имеет кумулятивный характер. Каждая фаза есть аккумулированный результат, эффект, кристаллизация, “пункт прибытия” всех предыдущих фаз и в то же время – семя, “встроенный” потенциал, отправная точка для следующего процесса. В каждый исторический момент открывается определенное поле возможностей, выборов будущего курса, которое в значительной мере ограничено предыдущим развитием процесса.