Алтай 2009-01 - [49]

— В Брестском договоре этого нет, — убежденно заявил Яковлев.

— Значит, этот пункт включили в дополнительный протокол к нему, — сказал Государь. — Поверьте мне, я это знаю лучше вас.

Яковлев замолчал. Затевая разговор, он думал сказать Государю правду о России, которую тот, по его мнению, не знал. Но оказалось, что Государь знает гораздо больше его. Яковлев чувствовал, что помимо своей воли начинает симпатизировать этому человеку в военной форме без погон, сидящему рядом в простой крестьянской повозке и вот уже несколько часов разговаривающему с ним, как с равным. «За что же его хотят судить? — подумал он. И тут же ответил сам себе: — За то, что амбиции других политиков так и остались амбициями, за неудачи генералов и министров, за хаос революции, после которого людям придется приходить в себя многие годы. Только на одного царя можно свалить ответственность за дела всех, кто вел страну к катастрофе. С других не возьмешь и горсти волос, даже если эти волосы придется брать вместе с головой. Какая же ноша лежала на нем все эти долгие годы?..»

Яковлеву захотелось сделать для Государя что-то доброе, такое, что хотя бы немного утешило его кровоточащую душу, но он ничего не мог предложить ему. И вдруг он вспомнил, что за весь сегодняшний день Государь еще ни разу не закурил.

— Ваше Величество, — повернувшись к Государю, сказал Яковлев: — хочу задать вам нескромный вопрос. Вы не курите потому, что не хотите причинить неудобство мне или для этого есть другая причина?

— Я сделаю это на остановке. Ведь не будем же мы скакать, не останавливаясь, до самой Тюмени?

Яковлев поднял руку и Гузаков тут же подъехал к нему.

— Как только увидишь хорошую полянку, распорядись остановиться, — приказал Яковлев. — Пора сделать привал.

Гузаков выпрямился в седле и поскакал в голову колонны. Через несколько минут лошади, свернув на чистую, сухую поляну, остановились. Яковлев, поведя плечами, скинул на сиденье заляпанный грязью дождевик и вылез из повозки. За ним последовал Государь.

— Надо узнать, как себя чувствует Александра Федоровна, — сказал Яковлев, и они направились к карете Государыни.

Александра Федоровна уже открыла дверку и высунула ногу в аккуратном коричневом сапожке. Николай подал ей руку, и она спустилась на землю.

— Это ужасно, Ники, — сказала она по-английски. — У меня болит каждая частичка тела. Мне кажется, по такой дороге мы можем не доехать живыми.

— С божьей помощью выдержим, — спокойно ответил Государь.

— Мама, как всегда, немного преувеличивает, — высунувшись из кареты и улыбаясь, сказала Мария. — Мне эта дорога даже нравится. Это гораздо лучше, чем с утра до вечера сидеть в одной и той же комнате.

— И сколько нам еще ехать? — спросила Александра Федоровна, оглядываясь по сторонам. — Ведь рано или поздно нам все равно потребуется дамская комната.

— Петр! — громко скомандовал Яковлев, обращаясь к Гузакову. — Проводи дам вон до того ложка, — он показал глазами на ложбинку за кустами у края поляны. — Оставь их там и возвращайся сюда.

Государь с удивлением посмотрел на Яковлева, но ничего не сказал. Он понял, что комиссар советского правительства хорошо понимает английский. Гузаков отправился провожать дам, а Яковлев краем глаза увидел, как сбоку приближается Авдеев. Яковлев повернулся к нему. Авдеев остановился и стал молча рассматривать царя. Так близко он его еще не видел. Государь достал из кармана шинели коробку с папиросами, открыл ее и протянул стоявшему рядом кучеру. Тот взял папиросу, понюхал и, сдвинув на затылок тяжелую мохнатую шапку, положил ее за ухо. Государь закурил.

— Где мы будем ночевать? — по-английски спросил Государь Яковлева.

— В Иевлево.

— Это очень далеко?

— Думаю, что мы сможем туда добраться только к ночи, — ответил Яковлев.

В Иевлево приехали уже в сумерках. На краю села кавалькаду встречали вооруженные верховые. Это были боевики Яковлева. Остановившись у края дороги, они пропустили повозки, потом развернулись и поскакали в голову колонны. Государь с интересом рассматривал село, в котором было немало добротных деревянных домов с железными крышами. Около одного из них они остановились. Высокие тесовые ворота отворились, в них проехала сначала карета Государыни, затем повозка Государя.

Яковлев первым спрыгнул на землю и, потягиваясь, развел руки в сторону.

— Устали? — спросил он, глядя на Государя. — Я, честно говоря, устал зверски.

Николай молча скинул плащ и неторопливо вылез из повозки. Оглянулся, с любопытством рассматривая огромный крестьянский двор, в дальнем конце которого стояла повозка с задранными вверх оглоблями. У его ног неожиданно возникла крупная серая собака с острыми ушами и свернутым в кольцо хвостом. Ткнувшись носом в ноги Государя, она обнюхала его и молча отошла в сторону. Николай поднял голову и увидел стоявших у дверей дома высокого молодого мужика, бабу в цветастой кофте и черной длинной юбке и трех ребятишек. Перехватив взгляд Государя, они поклонились ему. Он тоже сделал легкий кивок и направился к карете Государыни.

Яковлев уже открыл ее дверку. Побледневшая Александра Федоровна смотрела на него страдальческим взглядом. Яковлеву показалось, что у нее нет сил не го что пошевелиться, но даже произнести слово. Николай протянул руку, молча взял пухлую белую ладонь Александры Федоровны и сказал снова по-английски: