Александр Кучин. Русский у Амундсена - [67]
Приехав к месту своего жилья, принялись устраивать лопаты, чтобы разрыть занесённые до крыш снегом Стан, Амбар и Поварню. Натаяв воды из снега, мы отогрелись и пошли добывать свежей воды. Воды достать нам, малышам, было не легко; в версте от стану находилось небольшое озерко, и вот насилу прорубив толстый лед, мы начерпали ушат и потащили на дровёшках[258], взятых у лопарей. Здесь мы прожили около трёх недель, а затем направились на шнеках в Норвегию в становище Киберг. Путь был довольно долгий, и у нас не стало хлеба, но, к счастью, была мука, из которой варили кашу. Прибыв в становище Киберг, опять пришлось отрывать свои станы от снега. В то время русские свободно промышляли с норвежцами и имели в Норвегии свои промысловые станы. Недолго прожив на берегу, я поступил на хозяйское судно поваром и ушёл в Архангельск, а затем опять это судно отогнали в Норвегию на зимовку и приехали домой. Но я был мал ростом и слаб телосложением, морская служба для меня была тяжела. В 1881 году я поступил в мореходные классы в Кушереке, но вздумал идти в бурлаки[259] на сплав леса. Приехал к нам Калгачихинский десятник Максимов, и я нанялся к нему по 2 руб. 50 в неделю; для мальчика в то время жалованье хорошее. Кушеречан нанялось тогда около 25 человек, и мы гурьбой отправились в путь с праздника Пасхи, забрав необходимое платье и белье в кашалки[260] за плеча. Дорога в распуту до Калгачихи от Малошуйки 60 верст болотами, и мы тащились три дня.
Подносить котомки была у меня сестра и у других – у кого жена, у кого сестра. Прожив день в Калгачихе, нас отправили в Олонецкую Губернию на реку Суну. У меня в Калгачихе была Тетка и Дядя. Они меня любили, особенно дядя. Он тоже отправился в бурлаки вместе, но мы расстались на Тихвимском бору, его как старика назначили в Челмжу, в 20 вёрстах от Тихв. бора, хотя мне и было жалко расстаться с ним, но делать было нечего. Жизнь в бурлаках тоже не важна, но где она для рабочих хороша, а сравнительно с морской промысловой куда лучше, хотя приходится спать под ёлкой и под открытым небом, но зато есть огонь (зачеркнуто – прим. авт.) не плещет солёной водой в глаза.
Пока на маленьких реках, чтобы не упустить воды, работают с восхода и до захода Солнца, и до Петрова дня 29 июня нет праздников. Зато выйдя на просторные реки, тут уже и спят в деревнях, и обедают 2 часа, шабашат[261] в 8 вечера и встают к 6 ч. утра. Пища всё время: вяленое мясо, горох и пшённая каша с постным маслом. Мне тогда жилось хорошо, как грамотный был взят прикащиками к себе, в так называемые рассыльные. На реке Суне, по которой мы плыли, есть Чугунолитейный завод в Алазьме и знаменитый водопад Кивач, воспетый Державиным. Вода в Киваче стремится с высоты 6-ти саженей прямо вертикально. На правом утесистом берегу водопада построен красивый с террасою дом для туристов, а через реку устроен под самым водопадом мост. Интересно смотреть, когда спускаются под водопад брёвна из запани, устроенной за версту выше водопада.
Осенью домой я пришёл около 1-го Октября, себя я считал уже взрослым, хотя мне было только 14 лет. 6-го декабря я был у праздника в деревне Нюхчозере, в 10 верстах от Калгачихи и там познакомился с одной кушерецкой девушкой Маней, которая приезжала тоже на праздник, и вскоре мы полюбили друг друга. Она ещё на ½ года была меня моложе, но в наших деревнях на вечеринки ходят с 7–8 лет и родители ничего против этого не имеют. В 1883-м я отправился опять в бурлаки, на этот раз меня у десятника выпросили уже прикащики к себе, те самые, у которых я был на р. Суне. Теперь они были в Челмуже, и мне недалеко было идти. Всё лето я жил в деревне, заведывал кладовой с припасами. Отдавал женщинам печь хлеб и принимал печёным. Тут всё лето сортировали и сплачивали лес, чтобы по Онежскому озеру тащить из Челмужи на завод в д. Уницы в 20 вёрстах от Повенца. Около 15 августа лес был сплочён и отправлен за пароходом и некоторый завозами на шпиль. Шпиль устроен на плоте, его вертят 2–3 лошади. Я был отправлен с письмом к управляющему с письмом по берегу Онежского озера, мой путь был из Челмужи до Шуньги около 50 вёрст и от Шуньги до Уницы – 17. Всего 67 верст. Осенью в Октябре месяце я приехал домой, несмотря на то, что в последние два года жизнь была для меня хороша, но, желая закончить мореходное училище, мне надо было плавание в море на торговых судах, без чего не мог быть допущен к экзамену на штурмана. А там, как я уже говорил, что по моему ещё слабому ещё не окрепшему телосложению в матросы меня не брали, да и людей рабочих в то время было довольно за маленькое жалование, то я вынужден был идти опять на промысел в наживотчики
