Аквариум - [9]

— У тебя есть друг?

— Есть тот, кто считает себя им. Он относится к этому гораздо серьезнее, чем я. А я хочу когда-нибудь уехать отсюда… и не уверена, что с ним.

Я помолчал немного и заметил:

— Вряд ли меня это огорчает.

— У нее нет никого, кроме меня, — сказала она, очевидно, о матери. И добавила, хотя я ни о чем не спрашивал: — У нас хорошие отношения. Она вовсе не такая мещанка, какой кажется поначалу. А все проблемы между матерью и дочерью мы уже разрешили.

Она положила голову мне на плечо и провела пальцем по ключице: вперед, назад, наискосок — рисовала маленький невидимый заборчик. От удовольствия я чуть не замурлыкал.

— Вот бы так всю оставшуюся жизнь, — вздохнул я.

Она приподнялась и посмотрела мне в глаза:

— Как тебе удалось?

— При помощи твоей руки.

Шейри громко засмеялась, потом испуганно огляделась по сторонам, словно кто-то мог обвинить ее в нарушении тишины.

— Я не об этом. Приехать сюда. Ко мне.

— Я хочу быть с тобой.

Она снова легла и бросила в пространство:

— В отпуске или на больничном?

— Лучше, — с гордостью сообщил я. — Свободен. Продал лавочку.

Она тихонько присвистнула и снова приподнялась. Закрыв глаза, я представлял, что она, наверное, смотрит на меня с уважением: вот так запросто взял да и продал студию, а потом приехал к ней. Вероятно, это произвело на нее впечатление.

— Где бы ты сейчас хотел оказаться? — спросила она.

И я, не раздумывая ни секунды, ответил:

— Здесь, с тобой.

— А если бы мы отправились в путешествие? Куда бы ты больше всего хотел поехать?

— В Северную Италию. Верона, Флоренция и Перуджа.

— Отлично, — произнесла она с такой интонацией, словно я только что выдержал экзамен. — Возьму отпуск, и мы поедем во Флоренцию. На неделю. Хорошо?

Теперь я и в самом деле замурлыкал от удовольствия. Потом открыл глаза и увидел над собой ее улыбающееся лицо. Лицо приблизилось, и она поцеловала меня. В первый раз.

Когда мы выехали из леса на асфальтовую дорогу, заметно уже похолодало и начало темнеть. Нас обогнала черная «хонда», из открытых окон звучала песня группы «Моден Токинг». К счастью, автомобиль вскоре свернул вправо на проселочную дорогу и вместе с шумом исчез в кукурузном поле.

Я замерз и теснее прижался к Шейри. Она прибавила газу. Мы неслись вдоль стены высоченных кукурузных стеблей. Тарахтение «веспы» звучало для меня как музыка. На этот раз, вновь почувствовав возбуждение, я не пытался отстраниться.

— Тоже мне ненасытный сексуальный гигант! — крикнула она через плечо, и мотоцикл завилял.

— Я думал, женщинам это нравится! — проорал я в ответ.

— Вранье! — Шейри смеялась и повернула ко мне голову, не переставая нажимать на газ.

В этот момент снова где-то совсем близко раздалась музыка, и прямо перед нами на дорогу вырулила «хонда». Звук удара я слышу до сих пор. Думаю, какое-то время мы летели по воздуху, тесно прижавшись друг к другу.

На улице шумела мусороуборочная машина. Очевидно, я заснул перед экраном, пока печатал. Или потерял сознание. Я даже не представлял, сколько прошло времени. В последний раз взгляд мой упал на часы в компьютере в двадцать минут шестого, было еще темно. Я выключил компьютер и пошел спать.

Проснулся я в четыре часа дня. Шел дождь, на улице не было ни души, но в «аквариуме» горел свет: рабочий собирал инструменты в чемоданчик. Я подумал: наверное, что-то с телефоном, и выглянул на улицу. Внизу стоял микроавтобус с надписью «EDV[8] — Громер».

Похоже, я спал как убитый. Квартира сверкала, пахло уксусом и лимоном, а я даже ничего не услышал. Каждый вторник ко мне приходит госпожа Плетская делать уборку и заодно уносит грязное белье, сложив его в большую сумку. Обычно на это время я стараюсь уйти из дома — в кафе «Эйнштейн», например, — но если я отсыпаюсь после бессонной ночи, как сегодня, она меня не беспокоит. Просто закрывает дверь в мою комнату и наводит чистоту в остальных. Деньги я перевожу на ее счет. В ящике кухонного стола лежит только необходимая сумма на химчистку и покупку моющих средств. Она берет оттуда, сколько нужно, и оставляет чеки. Так было заведено еще при Сибилле.

Пройдя несколько метров от подъезда до своей машины, «телефонный мастер» промок насквозь — я видел, как он ругается, открывая багажник, чтобы убрать инструменты. Когда ему наконец удалось открыть дверь микроавтобуса и сесть за руль, его одежда весила, наверное, килограмма на три-четыре больше, чем прежде. Думаю, окна в его машине запотели раньше, чем он успел доехать до перекрестка.

Я нашел черствую булку и съел ее с холодными консервированными бобами — на завтрак. Никакого кофе, иначе я и всю следующую ночь не сомкну глаз. Надо бы сходить в магазин, но не в такую же погоду.

Наблюдение за домом напротив тоже волей-неволей прекратилось. Сквозь струи дождя, который еще усилился, все виделось каким-то искривленным и нереальным. Люди больше походили на моллюсков.

Оттуда меня доставили на вертолете. Мне даже кажется, будто я что-то такое припоминаю: грохот винтов и голос, твердивший: «Он не выдержит». Я вроде подумал тогда: «Да нет, выдержу», — прежде чем снова потерять сознание.

В Хайльбронне, а потом и в Штутгарте в больницах меня не приняли — там были другие срочные случаи, и мы полетели в Тюбинген. Меня погрузили в глубокий наркоз, сделали операцию на позвоночнике и наложили гипс. Сломанными оказались восемь пальцев, два из них держались практически на честном слове — на связках и обрывках кожи.