Актеры - [54]
И вот мы в Сочи, где приветливо нас встретили товарищи, с которыми нам предстояло работать. Это была интересная группа мастеров: Лепковский, К. Годзи, Т. Сиянова, Чернов-Лепковский, В. Насонов, В. Агеев, А. Починовский, Р. Шау, Черноморская и другие, была даже небольшая студия молодежи. Спектакли почему-то не каждый день играли. Первое, что я у них смотрел, это был интересный экспериментальный вечер-спектакль «Горе от ума». Все действующие лица были во фраках и бальных платьях, без грима. Ставил Лепковский, он сам читал блестяще Фамусова. Какой это был прекрасный мастер, большой актер. Репетилова читал его брат Чернов-Лепковский, сочный актер большого комедийного дарования и юмора. Кроме театра, этот актер был крайне увлечен садоводством и хозяйством, он на своем маленьком участке все построил и сделал собственными руками. У него были золотые руки «умельца-самородка». Он, например, из старого комода сделал себе «кабриолет». Работал он на своем участке, как пчела, и по-детски радовался каждому кустику винограда, цветку или яблоку своей крохотной усадьбы.
П. А. Гарянов (1920 год).
В 20-е годы в горах, близ Сочи, и особенно в глубине гор еще было неспокойно. Кое-где еще скрывались в горах белобандиты, и вот наш горком партии решил послать в горы, кроме агитаторов, театральную агитационную бригаду с агитационным репертуаром. Мне же, как главному режиссеру театра, надлежало подготовить репертуар и выехать вместе с бригадой. Мы горячо взялись за эту работу. Приготовили концерт, где были и музыкальные номера прекрасного баяниста Ефимова и небольшой спектакль «Юный коммунар» по Виктору Гюго. Выехали на подводах, без кучеров, сами правили лошадьми. Нашим политкомиссаром был назначен старый большевик, фронтовик Николай Николаевич Кондратьев, а нашим проводником и зав. хозяйством матрос тов. Архип, он знал местность и горы, как свои пять пальцев, и ночью видел, как кошка. Типичный братишка из пьесы «Шторм», можно подумать, что Биль-Белоцерковский с него писал этот тип. У него была деревянная нога, ходил он на одном костыле, одет был в тельняшку и бескозырку, человек доброты необычайной, он всегда громко смеялся и все заботился о других, о себе никогда не думал. Его багаж был крайне невелик: винтовка, с которой он никогда не расставался (он унес ее с корабля, с которого ушел защищать революцию), одна смена белья, зубная щетка, томик Некрасова — стихи, любимые с самого детства, читал их неплохо, и карточки матери и девушки, которые он почти никому не показывал.
Театр и людей театра он как-то особенно любил. Но больше всего любил петь старинные песни, удивительно грустные-грустные. Голос у него был небольшой, но очень приятный. И вот где-нибудь в горах, на ночном привале, когда кругом так тихо, что только слышно жужжание светлячков, братишка Архип так душевно, так ласково поет. Он как-то ловко, на лету ловит светлячков и кладет их на себя и в течение некоторого времени весь делается светящимся. Мы во власти его чудесной песни. А он словно сказочный, светящийся богатырь. Зрелище это было непередаваемо прекрасно. Я несколько раз просил его спеть перед народом.
Но этот воин, побывавший в горниле кровопролитных войн — империалистической и гражданской, — краснел, смущался и бормотал: «Ну, что ты, Павел, какой я певец, это я только ночью так могу петь в горах, когда никто мое лицо не видит, да и я никого не вижу». И он уверял меня, что если он запоет при народе, у него язык к гортани прилипнет, и петь в концерте никак не соглашался.
Наш творческий рейс в горы был весьма труден, да и опасен. Кулачье в аулах и селениях действовало еще весьма активно и всячески старалось подчинить население своему влиянию. Нужно было провести большую пропагандистскую работу среди горного населения не только нашими концертами и спектаклем, но и большевистским словом. Эта большая и трудная работа легла на плечи нашего политкомиссара. Надо было найти особый подход к горному, разнонациональному народу. Нужно было подобрать особый ключ, и я поражался тому, как чутко и умно делал это наш комиссар Николай Николаевич Кондратьев.
Николай Николаевич Кондратьев был человек крепкого телосложения с рано поседевшей головой, ему было не более 40—45 лет, в прошлом — рабочий-металлист. Его университетами были царские тюрьмы, каторга и побеги. Его неоднократно заковывали в кандалы, следы этих царских браслетов остались на руках и левой ноге. Он прошел всю гражданскую и не однажды бывал ранен. Отзывчивой души человек, жестокий и беспощадный к врагу.
Это был глубоко культурный человек, прекрасно знавший литературу и политику. Когда мы приезжали в аул или селение, комиссар собирал партийный актив и народ. Его слово к народу было простое, но сколько было в нем силы, убежденности и веры в правду! И люди верили ему, тянулись к нему.
Концерты или спектакли мы давали на открытом воздухе. Чаще всего у нас был неискушенный зритель, он впервые видел спектакль или концерт, многие не понимали по-русски. Тут же среди зрителей находились добровольцы-переводчики. Смотрели наше представление с большим вниманием и интересом.
