Актеры - [21]

— Закройте окна, это же неприлично. — На что антрепренер спокойно ответил:

— Ничего, его весь город знает.

После обеда, что бы ни случилось, Николай Николаевич спал часа два и храпел так, что не только дом, но и мебель в доме дрожала, а так как попугаи также отдыхали вместе с хозяином часа два, то через некоторое время все попугаи начинали храпеть, подражая и вторя своему хозяину и в доме начинался такой страшный храп, что хоть святых выноси, а весь город и все горожане знали, что в этот час Николай Николаевич и попугаи «почивают».

Его кажущееся добродушие не мешало ему быть жестоким, беззастенчивым эксплуататором. Таким был мой «новый хозяин». Много страшного я потом узнал (и на себе испытал) об этом «милом» толстом человеке…

Я пробыл у него часа два. Свидерский очень тепло встретил меня, но я уже узнал ему цену по письмам товарищей-актеров.

Во время первого нашего свидания Свидерский очень тонко и умно дал мне понять, что от меня самого будет зависеть мое дальнейшее продвижение. И не только способности и честный творческий труд будут приниматься во внимание, но и отношение мое к персоне антрепренера. Все это он сказал мне не прямо, а в виде каких-то иносказаний, шуточек и анекдотов.

— Идите к Николаю Павловичу, — сказал он мне на прощание, — он очень хочет вас видеть.

П. А. Гарянов (1912 год).

Я пошел к Горелову.

Николай Павлович Горелов, наш главный режиссер, был человеком не совсем обыкновенным. О нем тепло, с восторгом говорили мне товарищи.

ГЛАВА 2

Жил Николай Павлович в старинном трехкомнатном домике с колоннами, в глубине небольшого сада, где, как часовые, выстроились серебристые тополя, а по бокам сгибались окутанные бело-розовым облаком цветущие вишневые и яблоневые деревья. Меня поразил уют квартиры Горелова. На стенах в овальных рамах висели портреты предков Горелова и его жены, тут были и портреты его товарищей и друзей, с которыми работал Николай Павлович в разных театрах России. На стенах висели венки и театральные сувениры. Я занялся разглядыванием небольшого серебряного веночка из фиалок. На венке была надпись: «Моему мужу и другу в день первого бенефиса. Коля, моя любовь к тебе сильнее моей жизни. Мария». В это время в комнату вошел Горелов. Я слышал, что он очень красив. И действительно это было так. У него было одно из тех лиц, которыми никогда не устаешь любоваться. Белые, как лунь, вьющиеся волосы составляли красивый контраст с большими черными совсем еще юношескими глазами.

— Здравствуйте, мой друг! — просто и сердечно произнес он. — Я заставил вас ждать… Извините меня.

Я сказал ему что-то вроде того, что мне надо просить извинения, я помешал ему и тому подобное.

— Нет, нет, — сказал Горелов, — вы не правы. Нам нужно побольше молодежи, больше хороших актеров, больше хороших людей, нам нужно узнать друг друга, особенно мне вас, да и плох тот командир, который не знает своих солдат, как самого себя. А ведь мы с вами должны вместе вести борьбу за настоящий театр. Вы, молодежь, наша опора. Ну, а как вам понравился наш город?

Я ответил Николаю Павловичу, что мне все здесь нравится: и город и его дом. Это ему доставило большое удовольствие. Он рассказал мне, как он перевез сюда из Москвы, из родительского дома, всю мебель, любимые вещи, картины, портреты, ковры и даже безделушки.

— Как видите, все старенькое и ветхое, но все напоминает мне дни детства и студенческие годы. — Он указал на старенькое кресло. — Это кресло моей матушки. Его и моль поела и всякие жучки… а мне никаких ценностей за него не надо.

Горелов вспоминал о своей юности, о том, как молодежь собиралась в их доме, как они читали запрещенные статьи Чернышевского, спорили и мечтали о прекрасном будущем своей Родины. Во время разговора в комнату вошла стройная, изящная девушка. В руках она держала букетик свежих ландышей. В комнате при ее появлении стало еще светлее и уютнее. Как будто она внесла с собой всю прелесть солнечной весны и весенних цветов.

— Познакомьтесь, — сказал Горелов, — это моя дочь Наташа. Она тоже актриса. — И по тому, каким любовным взглядом окинул он девушку и как тепло и нежно ответила она ему, я понял, что отец и дочь глубоко любят и уважают друг друга. Наташа без всякого жеманства подала мне руку. Я невольно залюбовался ею. Это было чудесное существо, олицетворение гибкости и непередаваемой простоты. Темно-каштановые густые волосы ее были связаны в изящный узел. Большие лучистые глаза смотрели открыто и чисто. О Наташе я тоже много слышал от своих друзей. Они мне говорили, что Наташа Горелова, несмотря на свой юный возраст, очень давно играет на сцене, что у нее такой талант, о котором в старину говорили «данный богом», что в театре все ее называли «девочка Наташа» и что любят ее даже комические старухи. Все это я слышал о Наташе из разных уст… И вот теперь она сама стояла передо мной.

— Где же вы устроились? — спросила Наташа.

— Да, да! — воскликнул Горелов. — Вот что значит женщина… Я отвлекал вас высокими материями, а вы еще и крова-то не имеете?

Наташа выразительно посмотрела отцу в глаза и чуть-чуть повела головой в сторону сада.