Актеры - [22]
— Верно! Молодец, дочурка! — сказал Николай Павлович. — Видите ли в чем дело, Наташа хочет сказать, что мы можем вам предложить для жилья наш флигелек. Он у нас совсем свободный. Там комнатка, сени и кухонка… Вон он, видите, в саду? — Горелов подвел меня кокну и показал очаровательный маленький, как будто вышедший из детской сказки, домик, сплошь покрытый вьющимся диким виноградом. Я был так тронут, что не находил слов для благодарности.
— Вы погодите благодарить, — шутливо отмахнулся Горелов, — может быть, вам и не подойдет наш «дворец».
— Не может быть, — сказала Наташа, — я уверена, что господину Гарянову он очень понравится… Пойдемте, я вам покажу наш пряничный домик.
Мы с Наташей пошли осматривать «квартиру». Какой чудесный сад был у Гореловых! Наташа с гордостью показала мне цветущие яблони, вишни и сливы, клумбы роз…
— У нас махровые розы, — говорила она, — белые, чайные и пунцовые. Смотрите, а сирени сколько!
В саду цвели ирисы, анемоны, бледно-розовые и бледно-лиловые пионы.
— Как у вас хорошо! — невольно сказал я. Она благодарно взглянула на меня.
— У нас лучше всего на свете… Вы увидите, — почти по-детски сказала она. — Пойдемте в домик.
Домик оказался чудесный. В нем, как у старосветских помещиков, все пело: и двери, и половицы, и, как уверяла Наташа, сверчки. В комнате стояла скромная узкая кровать, застланная ослепительно белым одеялом, круглый стол со старинной вышитой скатертью, цветы на подоконнике и на столе, два-три обтянутых кожей старинных стула да полка с книгами… Пахло в домике мятой и какими-то сухими травами.
— Это баба Анна здесь свои травы сушит, — объяснила Наташа.
— А кто это баба Анна? Ваша бабушка? — спросил я.
— Нет. Моя бабушка давно умерла… я ее почти не помню. А мама умерла, когда мне было всего две недели… Вы знаете, папе так тяжело было, я даже не знаю, как он перенес мамину смерть… Он тогда и сцену бросил и уехал со мной в деревню. Мы целых два года в деревне жили. А потом папа переехал сюда. Актеры обычно много разъезжают по городам, а папа никуда отсюда не хочет уезжать, — рассказывала Наташа. — И я не хочу. У нас есть много актеров, которые здесь работают по нескольку лет: не хотят с папой расставаться. Да и город им нравится.
— Как же вы росли, Наташа, — спросил я. — Кто заменил вам мать?
— Папа, — серьезно ответила девушка. — После смерти мамы он дал себе слово никогда не изменить ее памяти… и остался верен своему слову. Мы с ним такие большие друзья! А как ему было тяжело! Он боялся меня оставлять на нянек и мамок и всегда брал с собой в театр. Завернет в свой гамлетовский плащ и несет в театр. Он гримируется, одевается, а я сплю у него на диванчике. А диванчик на сцену возьмут… на «Иоанна Грозного» или на «Камо грядеши» или на «Материнское благословение», а меня на гримировальный столик положат. В театре все над папой смеялись и говорили, что если бы можно было, он бы и все роли играл со мной на руках, даже Гамлета.
— И вы спали?
— Спала, пока была маленькая, — засмеялась Наташа. — А потом, как немного выросла, не спала. Тихонько, на цыпочках подкрадусь к кулисам или за лесной задник спрячусь, найду щелочку и смотрю, смотрю… И плачу и смеюсь… а потом дома днем все перед зеркалом представляю. Папа не велит смотреть спектакль, а я не могу, ну просто не могу. Я все равно не спала бы, если бы и не смотрела.
— А вы давно сами играете на сцене? — спросил я Наташу.
— Давно. Меня все называют «старой актрисой». Я не помню того времени, когда я не играла. Папа говорит, что уже в пять лет я знала наизусть много стихов: и Пушкина, и Лермонтова, и Жуковского, и басни Крылова читала. Да и пьесы я всегда наизусть запоминала. Ведь это у меня в крови. У меня все деды и бабки, и прадеды актеры и прабабки все актерки, как в старину их звали. Сначала крепостные, а потом вольные, свободные… Папа говорит, что у нас весь род — лицедеи… И баба Анна тоже была актриса. Сорок лет отдала театру, но играла она только выходные роли. У нее таланта не было… да и волновалась она сильно… даже заикалась от этого… Она тоже была совсем одна баба Анна… И вдруг ее из театра уволили… Это через сорок-то лет! Вот папа ее и привел к нам. Так она у нас и осталась. Она мне как родная бабушка! Когда я была маленькой, папа уйдет, а баба Анна одним пальцем танцы мне наигрывает, а я танцую. Надену на себя разные скатерти или папины плащи и перед бабой Анной все представляю, что в театре видела. Играю, за всех играю… Ну, а на сцене мальчиков играла и девочек… «Потомственная актриса», так меня называют.
— Значит, вы и живете все трое в этом домике?
— Да, так и живем! Тепло у нас, уютно!
— Это ваш домик?
По лицу Наташи пробежала какая-то тень.
— Нет, — сказала она печально, — не наш. Богач здесь есть, Богатырев, мы у него арендуем домик.
ГЛАВА 3
Я, конечно, с радостью остался жить у Гореловых. Мой «пряничный домик», как назвала его Наташа, мне чрезвычайно понравился. В нем было очень хорошо… Я никому не мешал и мог спокойно работать над ролями. Горелов часто вызывал меня к себе в свободное от спектаклей и репетиций время, и эти часы проходили у нас в увлекательной, интересной беседе. Чем больше я присматривался к Горелову и Наташе, тем больше я привязывался к ним. Это были не просто честные и хорошие образованные люди, это были люди талантливые, любящие театр больше всего на свете. Я благоговел перед Николаем Павловичем. Его слова были для меня законом. С Наташей мы подружились. Наша дружба была чистой и хорошей, как это бывает в юности. Наташа была на редкость талантливой актрисой. Она очень хорошо играла Джульетту в пьесе «Ромео и Джульетта», Офелию в «Гамлете», Раутенделейн в «Потонувшем колоколе» и девушку Этэн в «Материнском благословении».
