Актеры - [16]

Я был очень растроган благородным поступком старого доктора, его прекрасным добрым сердцем.

Сестра милосердия, присланная доктором, очень скоро приехала, мы с ней не спали всю ночь, сидя у постели Веры Ивановны. На рассвете больная пришла в сознание. Губы ее были воспалены. Она слабо улыбнулась мне своей чудесной улыбкой. Такая улыбка и такое лицо бывает только у русских женщин. Такие лица рисуют художники и воспевают поэты.

Когда Вера Ивановна улыбнулась мне, очнувшись от забытья, в ее глазах было столько скорби, душевного смятения и тоски, что я понял: она обречена.

Утром снова приехал доктор. Он внимательно и долго выслушивал Веру Ивановну и как-то особенно серьезно посмотрел в глаза сестры. Доктор произнес свое «да». Сестра куда-то уходила, потом пришла в сопровождении еще двух старых врачей. Мне предложили выйти из комнатушки. Долго совещались три старых врача. Наконец, позвали меня и Мефодий Федорович строго сказал мне:

— Да, так вот, молодой друг, мы вашу Веру Ивановну увезем к нам в больницу, а там видно будет.

Веру Ивановну увезли в больницу, и через несколько дней она умерла, не приходя больше, в сознание. За гробом шли мы с Мефодием Федоровичем, его жена и больничная сестра, которая ухаживала за Верой Ивановной.

Хоронили утром. Был яркий, солнечный день. Шептались листья кладбищенских деревьев. На небольшом могильном холмике лежал скромный венок, купленный на деньги, которые мне дал взаймы старый доктор.

Так кончилась жизнь Веры Ивановны Неверовой, этой чистой, замечательной женщины.

Сколько было в ней страстного горения и любви к жизни и театру! Я сохранил и сохраню на всю жизнь светлую память о ней.

* * *

Наступили тяжелые сумеречные часы. После похорон Веры Ивановны я уныло побрел по улицам. Со смертью этой светлой женщины я потерял что-то очень большое и дорогое мне… Старый доктор меня догнал, посадил в свою пролетку и привез к себе домой. Небольшая уютная квартирка, заставленная шкафами с книгами, большие портреты Пастера, Пушкина, Гете, Гейне. Жена доктора хлопочет, готовит чай. Старики очень ласково, по-родительски ухаживают за мной. Жена доктора внимательно всматривается в меня, по-матерински гладит мою голову и горько рыдает.

Доктор обнял меня и сказал:

— Плачет моя старуха — сына вспоминает. Сын-то у нас актер. Блудный сын! Блуждает где-то по ухабам российским. Где он теперь? Иногда пишет, а больше все молчит. Ушел от нас, из родительского дома. Гордый парень, хороший. Написал нам письмо, что пока не сделается хорошим актером, домой не вернется. Вот мы и ждем. Старуха ночи не спит, все плачет… А он не едет и не едет. Увидимся ли? Давно его ждем. Фамилия у него по сцене своя. Вот карточки в ролях родителям прислал.

Старая женщина быстро встала, собрала карточки своего сына и уже с сияющим лицом начала мне их показывать… А много лет спустя, я встретился с актером Воскресенским, сыном старого доктора Мефодия Федоровича Воскресенского.

ГЛАВА 8

Расставшись с Мефодием Федоровичем, я решил уехать из города, где так нелепо умерла Вера Ивановна. Мне было все равно, куда ехать и где быть.

Я сел в поезд и сошел на первом же большом железнодорожном узле. Здесь был сильный любительский кружок. Он почти весь состоял из врачей. Их руководитель предложил мне поставить и сыграть с ними «Дядю Ваню» А. П. Чехова. Надо было как-то жить! Я дал согласие и приступил к работе. На первом собрании я познакомился с членами кружка. Мне очень понравилось их серьезное отношение к искусству. Мы начали с застольной работы, которая тогда в профессиональном театре не практиковалась. Местная библиотека предоставила нам весь необходимый материал. Мне дали две недели на подготовку к первой читке пьесы. Один из врачей — артист этого кружка — предложил мне жить у него во флигеле. В нем была недурная библиотека. Я мог читать, отдыхать и спокойно готовиться к постановке «Дяди Вани». В Киеве я смотрел этот спектакль в театре Н. Н. Соловцова. Поэтому я знал, в каком направлении должна идти работа. А самое главное, я мог прийти в себя после смерти Веры Ивановны Неверовой. Желая отвлечься от всего пережитого, я с головой вошел в работу и книги, и репетиции пошли полным ходом.

Кружок был серьезный и интересный. Среди любителей оказалось два художника. Мы делали новые декорации. Жены врачей предлагали мне брать из их квартир любую мебель и все вещи, какие мне нужны для спектакля.

Я назначил срок, к которому все должны были выучить роли. Все мои актеры пришли с полным знанием ролей. Суфлера у нас не было. Работа, была горячая, захватывающая. Я решил так готовить спектакль, как готовили его в театре Соловцова.

За кулисами была тишина. Люди приходили на репетиции точно, минута в минуту, разговаривали между собой шепотом. У всех участников спектакля «Дядя Ваня» было особенно торжественное настроение. Сами актеры говорили, что мы не репетируем, а священнодействуем, и действительно это было так. Подходило время генеральных репетиций. Я решил провести их в гриме, костюмах и декорациях, которые только что вышли из-под кисти любителей — врачей. Парики и гримы нам привезли из Москвы. Парикмахер был, как говорят, «на месте», но он не имел париков, а гримером оказался неплохим.