Актеры - [15]

Однажды дело дошло до крупного скандала. Филька Косой напился пьяный, устроил дебош в кабаке, и городовые, под хохот и улюлюканье обывателей, взяли его в полицию. Спектакль пришлось отменить. Но «гастролер», напившийся «от обиды» до положения риз, отправился в полицию освобождать Фильку. За ним увязался и «потомок Рюрика».

В полиции Ольрич начал «с достоинством» защищать честь своего закадычного друга Фильки Косого. В пьяном гневе «гастролер» наскандалил в полиции не хуже Фильки. Комика вытолкнули на улицу, а «раба божьего» Алексея Ольрича посадили со своим другом в каталажку, там наш премьер блаженствовал в «холодной» несколько дней. Спектакли все это время идти не могли. Туго нам пришлось. Нас выручила картошка и арбузы, благо в тот год на них был урожай необычайный. К сожалению, в дальнейшем моем актерском пути бывало часто, что и картошки не было: ходишь голодный, голова от голода кружится, а ты играешь вечером спектакли при пустом холодном зале. О, что это было за время!..

Вера Ивановна была веселым человеком. Она звонко рассмеялась, когда я рассказал ей о приключении наших «трех мушкетеров». Всякие невзгоды она переносила, как истинный философ. Мы с ней варили картошку и ели арбузы, а главное — читали хорошие книги. Забирались мы в наш опустевший театрик, Вера Ивановна садилась за рояль. Она очень хорошо играла. Иногда пела какие-то особенные песни… грустные, они в то же время очищали душу от безысходной тоски и вселяли в нас радость, бодрость и огромную веру в великое будущее. И снова мы мечтали о том, как где-нибудь и когда-нибудь мы будем играть прекрасные роли в большом, уютном театре, в настоящих спектаклях.

ГЛАВА 7

Как-то неожиданно занемогла Вера Ивановна: она простудилась. Температура быстро поднялась до 40 градусов. Врачи на дом бесплатно не шли. В отчаянии я пришел к какому-то доктору и рассказал ему все о нашем тяжелом положении. Он, не говоря ни слова, пошел со мной. По дороге он спросил меня, где мы живем. Я сказал:

— О, это очень далеко.

— Надо извозчика, — покачал головой доктор.

Я ответил, что мы уже несколько дней почти ничего не ели и денег на извозчика нет ни у больной, ни у меня. Старый доктор серьезно посмотрел на меня и проворчал в густые усы:

— Да! Тяжело. Ну-с, пойдемте со мной, молодой человек, не надо падать духом, пока есть люди на земле.

Я мрачно ответил ему, что люди бывают разные.

— Вы правы, юноша, — сказал доктор. — Но я, конечно, имею в виду только хороших людей, а не плохих. С плохими надо бороться и уничтожать их.

Так мы дошли до стоянки извозчиков. Доктор сел в пролетку и пригласил меня.

— Но я не могу, — возражал я.

— Садитесь! — решительно сказал доктор. — Эх, молодой человек, упрямство — это порок. — Мы сели. Доктор сказал извозчику:

— Заедем ко мне на минутку, — и обернулся в мою сторону, — мне надо взять кое-какие инструменты. — И снова к извозчику:

— А ты скорей.

Извозчик, видно, хорошо знал своего седока…

— Слушаю, Мефодий Федорович, мы — мигом.

И действительно он пустил своего коня вскачь. Пролетка покатилась очень быстро. Мы остановились около дома доктора. Доктор не по годам молодо соскочил с пролетки и, бросив мне:

— Подождите немного, молодой человек, — скрылся за дверью.

Вскоре он вышел. В руках у него был большой старомодный саквояж.

— Не задержал я вас? — улыбнулся доктор. — А теперь скорее к больной.

Вера Ивановна лежала в полутемной комнате. Вечерний сумрак почти скрывал ее от нас. Она была в глубоком беспамятстве. Всю ночь она металась в огненной лихорадке и теперь лежала неподвижно, уставшая от страданий. Доктор очень внимательно осмотрел больную. Лицо его сразу стало строгим и озабоченным. Он вздыхал, бормотал себе под нос какие-то латинские термины и, наконец, сказал мне: «Да». После этого он снова долго сидел у постели больной, снова бережно брал ее руку и проверял пульс. Взглянув на меня, доктор встал, взял меня под руку, вывел в сени (так как другой комнаты не было) и спросил:

— А вы кто ей приходитесь?

Я ответил.

— Да, — продолжал доктор, — положение ее крайне тяжелое. Я вам сейчас пришлю из своей больницы сестру милосердия: она будет за ней ухаживать, даст ей лекарство. Если утром больной не будет легче, мы возьмем ее в больницу. У нее крупозное воспаление легких, а сердце-то слабое. Положение очень опасное. Надо быть готовым ко всему. Кто у нее есть? Надо бы вызвать телеграммой.

Я сказал, что у Веры Ивановны никого нет, она совсем одна.

— Да. Время не терпит, — заторопился Мефодий Федорович, — сестра сейчас будет у вас. Она приедет на этом же извозчике. И вы, молодой человек, пожалуйста, не горюйте и не хлопочите об извозчиках. Они меня возят из любви ко мне, — произнес доктор иронически. — Завтра увидимся. Да! А чемоданчик раскройте, здесь лекарство для больной и для вас. До свидания, молодой человек. — И доктор исчез в темноте.

Я зашел к Вере Ивановне. Она снова металась и бредила. Я раскрыл саквояж. Он был битком набит всяческими яствами… А на самом дне чемодана лежал конверт, в котором оказалась 25-рублевая бумажка и коротенькое письмо.

«Молодой человек, — прочел я, — не сердитесь за то, что я привез вам еды и немного денег. Люди, если они люди, в беде должны помогать друг другу. Завтра я буду у больной. Доктор М. Ф. Воскресенский».