Агата плывет - [5]

В тот момент, когда за ними захлопывается дверь, Агата считает до шестидесяти, потому что очень часто мама возвращается за зонтиком. Агата считает и слышит, как под кроватью пыхтит чудище. Досчитав, Агата говорит чудищу: «Вылезай». Чудище выбиратеся из-под кровати, трясет большой синей головой, чтобы убрать падающие в глаза жесткие пряди, чуть не сбивает неловкой лапой ночник со слонами. «Вот же», — раздраженно говорит Агата и быстро закалывает чудищу челку своей заколкой. Теперь ее собственная челка падает ей в глаза, но искать вторую заколку у Агаты нет времени, — больница совсем рядом, она уже знает, что с Андрюшей все в порядке, маму и папу быстро отправят домой, а у нее есть дело, которое займет бог знает, столько времени. Батарейка в телефоне почти села, но Агата решает, что для дела ее хватит. Агата идет в темную андрюшину комнату, светя телефоном перед собой, опускается на пол перед андрюшиной кроваткой, потом ложится и прижимается ухом к ковру. Ковер дрожит, пол-дрожит, — мелко, слабо, гораздо слабее, чем в Агатиной собственной комнате, но все-таки дрожит.

Под колыбельку не залезешь, у нее широкие качающиеся ножки, Агата между ними не поместится. Она просовывает руку как можно дальше и шарит ладонью по ковру: никаких рваных краев, ничего такого, никакого разлома. Агата садится и со вздохом отводит прядь с потного лба. Ей уже понятно, что сейчас придется делать, — но очень, очень, очень, очень не хочется. На секунду у нее мелькает мысль о том, что можно, в конце-концов, ничего не делать, что она не обязана, что можно просто соврать себе, будто ничего она не услышала, прижимаясь ухом к полу в андрюшиной комнате. Это такая приятная мысль, что Агата позволяет себе ее посидеть и подумать ее номножко. Потом она вспоминает, как мама вчера стояла на кухне, прижавшись лбом к холодному стеклу, закрыв глаза, думая о том, почему все время плачет Андрей. Агата возвращается к себе в комнату.

Зажав в руке светящийся телефон, Агата лезет под кровать. Под кроватью она находит старую скакалку, очень старательно привязывает ее одним концом к ножке кровати и несколько раз дергает для проверки. Агата совершенно не умеет лазить по канату, ненавидит, когда в школе ее заставляют это делать, всегда болтается на канате, как огромная дурацкая лампочка, — хотя вообще-то Агата очень сильная и часто бегает наперегонки с мальчишками, и еще вопрос, кто кого. Тем более агата сомневается, что сумеет лезть по скакалке, но никакого лучшего плана она придумать не может, а времени у нее совсем мало. Зажав в зубах телефон, Агата садится на край проема. Чудище ложится на ковер, засовывает голову под кровать и недоуменно смотрит на Агату.

— Лучше бы помогал, — говорит Агата с упреком, хотя и не знает, как именно чудище могло бы ей помогать. Она садится на край темного проема, накрепко зажав конец скакалки в руке. Ее осеняет, что если бы проем был глубоким, чудище не смогло бы выбраться из него наружу, и ей становится немножко легче. Агата вздыхает зажмуривается и осторожно, царапая бока и попу, сползает вниз.

Нора под домом оказывается совсем-совсем мелкой, чтобы оглядеться, Агате приходится присесть на корточки. Здесь и правда очень темно — но сухо и как-то чисто. Телефон начинает пищать: Агата смотрит на экран, от батарейки осталось десять процентов, фонарик здорово ее разряжает. В норе пахнет шерстью, теплом и еще чем-то, неожиданно привычным и хорошим. От того места, где сидит Агата, нора идет влево, в сторону андрюшиной комнаты. Агате ужасно не хочется ползти в эту узкую незнакомую темноту, — телефон садится, придется отпустить скакалку, наверху, в разломе, виднеется встревоженная морда чудища, оно громко дышит и, кажется, здорово беспокоится.

— Ну чего ты, — говорит Агата, зажимает телефон в зубах и лезет вперед. И тут же на что-то натыкается на что-то очень знакомое. Она смотрит вниз и видит маленькие белые цветы на синем фоне. Это ее одеяльце, то самое одеяльце, которое должно было стать андрюшиным, но потерялось. Тогда Агата светит вокруг — и видит папин синий свитер, который, по его утверждению, пропал во время переезда. Свитер аккуратно сложен и явно используется вместо подушки, Агатино одеяльце постелено рядом, в стенках норы вырыты маленькие углубления, и Агата видит свою старую бирюзовую чашку, голубые полотенца, с которыми Агата ходила в бассейн и которые, по утверждению мамы, «запихнула невесть куда», забытого старого петрушку, еще какие-то вещи, давно потерянные. Агата ужасно возмущена, она забывает о том, что у нее есть дело, и сердито смотрит на чудище. Чудище закрывает морду лапами.

— Ну погоди, ворюшка, я с тобой разберусь, — говорит Агата, но тут ее телефон опять бибикает, остается восемь процентов батарейки, Агата говорит: — Черт, — и, вдохнув поглубже, ползет вглубь норы. Пару раз ей приходится отбрасывать в сторону какие-то старые вещи, один раз ей под коленку больно попадается синий кубик лего, и от этого Агата сердится уже не на шутку. Фонарик выключен, чтобы поберечь батарейку, она ползет наощупь, маленькими-маленькими шажками, сердце у нее колотится, и когда в темноте она начинает чувствовать чью-то дрожь и слышит поскуливание, ей становится очень страшно, так страшно, что она даже зажмуривает глаза, хотя в темноте все равно ничего не видно. «План», — говорит Агата. — «План». Она отлично знает, что когда страшно, нужно просто следовать плану, а там уж как получится. Первый пункт Агатиного плана — включить фонарик. И Агата включает фонарик.