Агата плывет - [4]

Сначала ничего не происходит — если не считать того, что Агата больше не слышит никакого плача. Зато она слышит чье-то быстрое дыхание там, в разломе, и чувствует коленками мелкую-мелкую дрожь пола. «Ну же», — думает Агата. Она вспотела, зато ее босые ноги замерзли, и это очень неприятно. — «Ну же, хватай скакалку!» Агата даже встряхивает скакалкой несколько раз, — как папа иногда встряхивает на рыбалке удочкой. И тут что-то резко дергает Агату вниз, — но не за скакалку, а за руку, в которой она держит светящийся телефон.

Задохнувшись от страха, Агата пытается вырвать руку из чьей-то горячей лапы, но лапа ее не отпускает, а вторая лапа пытается выхватить у Агаты фонарик. И тогда смелая маленькая Агата принимает решение. Она изо всех сил вцепляется в сухую лохматую шерсть чудища и, больно стукаясь о кровать спиной и головой, вытаскивает чудище из разлома, и продолжает тянуть, пока оба они, Агата и чудище, не вываливаются из-под кровати на ковер.

Агата быстро-быстро отползает к шкафу, прижимается к его дверце спиной и почему-то выставляет перед собой все еще светящийся телефон, как в фильмах выставляют перед собой пистолет. Чудище сидит на ковре и мелко дрожит, и Агата понимает, наконец, от чего дрожал пол. Оно толстое, с темно-синей шерстью, очень косматое, чуть побольше самой Агаты. Из-под свисающих на лоб чудища густых прядей шерсти видны блестящие, очень человеческие испуганные серые глаза. Лапы у чудища маленькие, косматые, когтей на них нет, Агата видит, что кожа на ладонях у чудища — темно-синяя. Короткие, острые уши чудища, лиловые и совсем без шерсти, тоже дрожат и кажутся Агате прозрачными, когда на них падает свет ночника. Чудище смотрит на Агату, потом на ночник, потом на медленно плывущих по стенам комнаты слонов. «….нннно!» — жалобно говорит чудище. — «….ннно!» Агата вдруг понимает, что оно говорит не «но», а какое-то другое слово, только очень тихо. Осторожно-осторожно Агата подползает к чудищу немножко ближе, — сейчас оно не кажется Агате страшным, но бог весть, чего от него можно ждать.

— А ну, повтори! — строго говорит Агата.

— …ннно! — жалобно говорит чудище.

— Непонятно же! — говорит Агата. — Ты понятно повтори!

— …нннно! — тихо говорит чудище, а потом, осмелев, повторяет немножко громче, — …нннно! Темно. Темно.

Агата вспоминает, как дрожала от страха, лежа под кроватью, заглядывая в черный-черный пролом, не видя ни зги под землей, там, внизу, где живет чудище. Там, под домом, — думает Агата, — действительно очень темно. Там очень темно. А чудище боится темноты.

— Ну что ты, в самом деле? — говорит Агата с досадой. — У меня же ночью ночник. Тебе видно свет.

Чудище смотрит на Агату с укоризной. Агата и сама знает, что врет: даже под кроватью ей было очень-очень темно, а в проломе — так просто ни зги не видно. Агата не очень понимает, что делать. Ей не нравится идея делить с кем-нибудь комнату, но не запишивать же чудище обратно в темноту.

— Хочешь — можешь спать на ковре, — нехотя говорит Агата. — Только будешь лазить под кровать, когда идут родители. И не трогай моё лего. И вообще никуда не лазь.

Чудище смотрит на Агату и отрицательно качает головой. Агата отлично понимает: чудище хочет жить у себя дома, а дом у него — там, внизу, под их домом. Только там ему темно. И страшно. Чудище смотит на Агату, потом на ночник со слонами, потому опять на Агату.

— Ну уж нет! — возмущенно говорит Агата. — Ничего себе! Это мой ночник! Только попробуй!

Она бы сказала чудищу еще пару ласковых слов, но тут в коридоре слышатся шаги, Агата бросается на кровать, чудище бросается под кровать, папа Агаты спрашивает, с кем она в такое время разговаривает по телефону.

— Ни с кем, — говорит Агата почти правду, а потом немножко врет: — Я просто пою себе песню.

Папа очень просит, чтобы Агата не пела себе песню, а заснула, как нормальный человек. Ему бы очень хотелось, чтобы хоть один его ребенок заснул, как нормальный человек, — говорит папа, — и вообще чтобы хоть один человек в этом доме заснул, как нормальный человек, потом что Андрюша захлебывается плачем, не может успокоиться, и сейчас мама с папой снова повезут его в больницу, они боятся, что врач что-нибудь пропустил. Андрбша и правда плачет за стеной, очень жалобно и равномерно, Агате вдруг представляется, что так могла бы плакать какая-нибудь мелкая птичка, если бы ветка под ней быстро-быстро раскачивалась, а она была бы слишком слабой, чтобы улететь. В этот момент чудище под кроватью у Агаты решает устроиться поудобнее, кровать вздрагивает. И тут Агата вдруг всё понимает.

Ей очень надо, чтобы папа с мамой ушли из дома и забрали Андрюшу, и побыстрее. Папа строго спрашивает, можно ли оставить Агату одну, не будет ли она петь песни, или скакать по столу, или объедаться колбасой, будет ли она спать, как человек. Для отвода глаз Агата даже делает вид, что немножко обижается: она очень взрослая и самостоятельная девочка, ее оставляли дома и раньше и все заканчивалось хорошо, а большего маме с папой знать не надо. Агата обещает немедленно заснуть. Папа целует ее в лоб, чешет за ухом и закрывает дверь. Агата лежит тихо-тихо, чудище у нее под кроватью тоже лежит тихо-тихо, они слушают, как мамаа с папой собирают андрюшину сумку.