Ада и Каххар - [3]

Чувствовать мужа спиной, ощущать его дыхание рядом — вот где счастье. И лишнее доказательство этого счастья сейчас безмятежно смотрит в моих руках, тихонько посапывая.

Мы заходим в дом. Услужливые и молчаливые прислужники раскрывают двери, подошедшая горничная забирает пирог.

— Не выбрасывайте…

И все равно ведь выбросят.

Каххар гладит меня по плечу.

— Ты бледная. Хочешь, я его отнесу?

Я смотрю на черты сына, во многом унаследовавшего как под копирку черты своего отца, и на сердце теплеет. Это все не просто так. Это все — заслуженно. Ради возможности быть с Каххаром, ради возможности укачивать Кира перед сном, ради того, чтобы видеть их обоих, их любить… я готова заплатить что угодно. Даже высшую цену.

— Пойдем вместе, — уже оптимистичнее предлагаю я, сделав шаг к лестнице.

Муж отвечает улыбкой.

Спальня нашего малыша — единственного и долгожданного — выполнена в синих тонах с проблесками желтого и искусными рисунками на стенах из лучших детских мультфильмов. Здесь нет ничего исламского, ничего, что отсылает к Ирану. Колыбелька лишь вырезана из дерева, что немного напоминает Восток, но не более того. Здесь Англия. Здесь все по-английски — как у добропорядочных граждан.

Каххар помогает мне уложить сына в кроватку, подоткнув его одеяло. Он смотрит на Кира с таким любованием, что у меня иступлено стучит в груди сердце. Говорят ведь, что такие люди, как он, не способны не то что на любовь, а даже на сострадание. Что нет в них ничего человеческого, что они — первобытные звери, твари. И то, что они делают…

Я слышала это не раз. Я читала, смотрела, видела это… для меня не стало новостью, за кого выхожу замуж. Но Каххар любил меня, а я любила его. Мы посчитали это достаточным, чтобы связать наши жизни вместе.

— Спокойной ночи, ангел, — бархатно произносит мужчина, подушечкой пальца коснувшись крохотной ладошки, — ничего и никогда не бойся.

Кир довольно отворачивается к стенке, сжав пальчиками покрывало, и убегает к Морфею. Их ждут веселые игры этой ночью, а это лучшее, чего можно для малыша пожелать. Он прекрасно спит в отличии от многих детей, которых я видела. И хоть радио-няня никогда не выключается, она, как правило, не будит нас ночами.

Мой темноглазый спутник ничего не говорит до тех пор, пока не выходим за пределы комнаты. Осторожно прикрыв дверь, он следит за тем, чтобы ее стук не потревожил ребенка. И лишь затем оборачивается ко мне.

Аксинитовые глаза будто впервые всматриваются в каждую черточку. Всегда после нашей разлуки, даже такой недолгой, Каххар невероятно трепетный. Его взгляд, прикосновения, улыбки — мы будто навсегда расставались, а тут неожиданно встретились.

Он прекрасен.

В такие моменты мне хочется придушить любого, кто посмеет кинуть в его адрес «чудовище».

— Ты голодный? — приникнув лбом к его плечу, интересуюсь я.

Каждую среду задаю этот вопрос. Каждую среду, уезжая к матери, понимаю, что с утра и до самого вечера он не возьмет ничего в рот. Даже то, что постояло в холодильнике час-другой — несъедобно.

«Ты не представляешь, Ада, какие сейчас яды… хватит одной белой песчинки, растворившейся на рисовом зернышке, чтобы убить человека».

— Я ужинал овсянкой.

— Овсянкой?..

— Ей самой. Поверишь ли, но у меня наконец получилось ее сварить, — стремясь развеселить меня, докладывает он. Белозубая улыбка, которую демонстрируют полные губы, поразительна.

— На воде?

— На молоке — оно хорошо мутнеет.

«Если что-то всыпать» — мысленно дополняю я. Когда-то я считала эту ядовую паранойю глупостью. Но после гибели двух наших охранников от перекуса кокосовым печеньем с чаем убедилась, что зря.

Мы как можем стараемся вести обычную, рядовую жизнь, не называя вещи своими именами — все равно от этого лишь хуже. Я не думаю, кто есть Каххар, он не зовет меня святой через слово… приспосабливаемся. У нас не так много времени, чтобы переводить стрелки. А вот любви много.

— И все же, приготовить тебе что-нибудь? — я легонько целую уголок его рта. Порой желание близости непреодолимо. По средам мне как никогда нужно чувствовать его и душой, и телом. Знать, за что я на это подписалась. Что я имею. Чему я должна радоваться.

— Не надо, — Каххар качает головой, — я бы хотел кое-чего другого… если ты не против…

Ему не так легко говорить со мной о сексе, как это удавалось всем прежним русским и американским кавалерам. Те сразу заявляли, чего хотят и ждут от наших отношений, а потом удивлялись, какого черта я не бросаюсь к ним в постель.

Каххар же, пусть и живший уже столько лет в Англии, был воспитан в Иране. А там подобные отношения строятся совершенно иначе.

— Я хочу тебя, — приподнявшись на цыпочках, целую его губы, запустив руку в черные густые волосы, — я всегда тебя хочу…

На мой поцелуй следует незамедлительный, восторженный ответ. Требовательные, но мягкие губы касаются моих, приковывая к себе. Большие ладони с жесткими волосками на запястьях пробираются к шее. Прижимают, удерживают, гладят…

Я чувствую, что он меня хочет. Я вздрагиваю, осознав это. Осторожными пальцами поглаживаю его ширинку.

— В спальню, — сбито дыша от нашего контакта, велит муж. Аксиниты темнеют.