Ада и Каххар - [2]

— Ну, тогда я дам вам с собой пирога, — мама делает вид, что все в порядке. Озабоченно вздохнув, она поднимается на ноги, глянув в сторону кухни, — Каххар ведь любит с вишнями?

— Мам… — от ее желания хоть как-то задержать нас, запомнить, у меня щиплют глаза, — он не ест еду, которая приготовила не я, ты же знаешь.

Она понятливо кивает. Будто забыла.

— Тогда вы поедите. Вы же едите мою еду?

Я поднимаюсь следом, обняв ее за талию. Теплая, худенькая, она ненавидит прощаться. А пирог — все, что может нам предложить.

— Конечно, мамочка. Он безумно вкусный!

Улыбка, тронувшая ее губы, не освещает глаз. Но я сознательно не замечаю этого, обернувшись к Киру. Он, сидя на полу в джинсовом комбинезоне и желтой майке с обезьянками, строит пластиковые замки из квадратных кубиков. Он обожает замки, и я представляю, как будет рад узнать, что уже в нем живет. Как принц.

В окне за домом вспыхивают фары, а на гравии — шелест шин. Эван всегда по расписанию, за это наша семья его и ценит.

Короткий стук в дверь — и он уже на пороге. В белой рубашке, в черном пиджаке, с вежливой улыбкой и сединой на висках. Простому наблюдателю не видно, но я прекрасно знаю, что на обоих у него — шрамы. Эван один из тех военнослужащих, что вернулись из Афганистана после первой кампании практически без увечий, но с обостренным чувством к опасности и умением выйти из самого плачевного положения. Такие телохранители на вес золота.

— Добрый вечер, — не называя ни имен, ни фамилий, мужчина заслоняет собой дверной проход.

Мама, принесшая нам кусок пирога, прикусывает губу, увидев его. Подобные условности ее злят, но она, как и мы с Киром, бессильна что-то сделать.

У меня был выбор. И я выбрала.

— Нам пора, — натянув на сопротивляющегося сына его куртку, забираю ребенка на руки, перехватив свободной ладонью контейнер с пирогом, — скажи «пока-пока» бабушке, малыш.

Мальчику выпячивает вперед нижнюю губу, недовольный необходимостью прощаться. Он лениво машет ручкой дважды, а затем утыкается лицом мне в шею, спрятавшись.

— Пока, мам, — я нежно придерживаю мать за спину, поцеловав ее в щеку, — в следующую среду, в одиннадцать, да?

— Да, — шепотом отзывается она, сморгнув слезы, — до среды, Ада.

И затем молчаливый Эван закрывает за нами дверь.

* * *

Ты вопреки всему прекрасен,

Твое безумство нужно мне.

Смысл сотворения мне ясен —

Богов так много. Здесь. Вовне.

Один из них передо мною…

Эмери Брандт

Дом Каххара — наш дом — представляет собой огороженную бетонным забором территорию в тридцать соток с пропускным пунктом в лучших традициях американского кинематографа.

Сам особняк всего в три этажа, его плохо видно за деревьями, высаженными вдоль забора, а на крыше, как мне известно, расположено устройство, мешающее распознаванию дома спутником.

Это как маленький мир, отдельное государство, покидать которое запрещено в любой день и любое время недели, кроме среды. Это вынужденно, но отмене не подлежит. К тому же, уже привычно.

В самом доме есть все, что душе заблагорассудится. Он огромен, просторен и светел. Окна в пол, нежные, переливистые цвета для отделки стен, паркет, местами сменяющийся на ковролин, известные картины, ведь я так люблю живопись…

Для Кира имеется огромная детская площадка, какую редко увидишь даже на картинках, игровая комната со всеми вариациями игрушек мира; для меня — студия с роялем, мольбертом и гончарным кругом, крытый бассейн с современной гидромассажной ванной и задний двор, на котором можно жарить барбекю. И это не считая кино-комнаты, тренажерного зала и библиотеки с сотнями книг на разных языках, в том числе — на русском.

Все, что нам заблагорассудится, появляется здесь за рекордные два-три дня. Каххар очень щедр. Он понимает, что жить в изоляции и заточении чертовски сложно.

Мы въезжаем на территорию поместья через отдельные ворота черного цвета — ворота для нас. Они ведут прямо к гаражу, не заставляя петлять между деревьями, как дороги от иных ворот. Все продуманно.

Эван гасит фары, припарковавшись на нужном месте, и выключает зажигание. Четыреста километров до дома мамы снова позади.

Мужчина, который открывает мне дверь, совсем не похож на белокурого голубоглазого телохранителя, с честью и совестью оберегающего нас уже пять лет.

Он черноволос, смугл и прекрасен. Ровная стрижка, ухоженная борода, роскошная фигура и сильные мускулистые руки… он нежно поддерживает меня, помогая выбраться из машины со спящим сыном на руках. Теплый взгляд черных глаз с обожанием проходится по умиротворенному личику мальчика.

— Привет, — шепотом зовет Каххар, поцеловав мой висок. На нем темные джинсы и свободная рубашка, застегнутая на все пуговицы. На лбу видна голубоватая венка — переживал.

Я со вздохом прижимаюсь к нему. От мужа пахнет мятой и какими-то пряностями, а запах этот означает, что я дома.

— Мы в порядке, — вместо ответного приветствия, бормочу в его широкую грудь. Он никогда не переставал следить за собой, так как знает, что порой от этого зависит жизнь.

Каххар обнимает меня за талию.

— Это делает меня счастливым. Пойдем-ка в дом.

Я сглатываю, с крохотной улыбкой мотнув головой. Он понимает меня. Он никогда, после того как приезжаю от матери, не заводит разговор о нашей встрече. Для этого будет время позже.