Абсент - [2]
Мать. У тебя слабое сердце. Знаю. Ты болела. Долго болела.
Каролина. Не веришь.
Мать. Так не бывает. Не бывает.
Каролина. У твоей дочери — именно так.
Мать. Если ты вобьешь себе что-то в голову, тебя не переубедить. Как твой отец говорит: ослица.
Каролина. Отец много чего говорил. Не кричал. Даже когда надорвал мне ухо, он не кричал.
Мать. Ну, насчет уха ты выдумываешь. Где-то во дворе свалилась с турника и рассказываешь небылицы. Вот тут шрам. Почти незаметный. Волосами закроешь. Так тебе даже лучше. Чтобы волосы на лицо. Дай я тебя причешу.
Каролина. Ты меня так причесывала.
Мать. У тебя красивые волосы. Здоровые.
Каролина. Я лежала в ванне.
Мать. Лань. Прекрасная лань.
Каролина. Ты смотрела на мои округлившиеся груди и сказала, что я красива, как лань. И чтобы я берегла свою красоту.
Мать. Я так сказала?
Каролина. Я вернулась с каникул. Призналась, что лишилась невинности. Не знаю, зачем я тебе об этом сказала. Думала, будет как в семейном фильме. Мы часто такие смотрели. Мать обнимала дочь и говорила ласковые слова. А потом они вместе покупали контрацептивы. Я хотела, чтобы так было.
Мать. Американские фильмы хорошие. Я всегда плачу. Всегда плачу. Это потому, что на английском.
Каролина. Ты дала мне пощечину.
Мать. Так делают в фильмах.
Каролина. Было больно.
Мать. А кто теперь тебя захочет?! Даже хромой пес не позарится!
Каролина. Был кое-кто, кто хотел.
Мать. Такой тощий, оборванец.
Каролина. Мы сидели, закрывшись в комнате, а ты готовила нам бутерброды. Входила без стука. Хотела застать нас врасплох. Зачем? Ты думала когда-нибудь о том, что было бы, если бы ты нас застукала? Мои раздвинутые ноги и его голый зад. Зачем, скажи? Ты думала: моя дочь — настоящая шлюха.
Мать. Я готовила бутерброды. С сыром и помидорами. Немного соли.
Каролина. А ты? Ты любила отца?
Мать. Конечно! Любила. Стирала ему столько лет, готовила. Боже, чего я ему только не готовила. Прием на шестьдесят персон. Все в той крохотной кухоньке. Но я справлялась. Заливное из рыбы, свинина со сливами, запеченная картошка, горящее мороженое. Когда был на диете — отварная рыба, овощи, черный хлеб.
Каролина. Я нашла твои письма.
Мать. Какие письма?
Каролина. В шкафу под одеждой. Старые письма, перетянутые красной лентой.
Мать. Они ничего не значат.
Каролина. Кто тебе их писал? Не отец.
Мать. Прыщавый… Он писал мне стихи. Смешно, я забыла об этом.
Каролина. «Я сохну от тоски, считаю дни, как твои родинки. День цеплялся за ночь, словно мои пальцы…»
Мать. «…Лепившие тебя заново… И если бы ты не сбежала…»
Каролина. И если бы ты не сбежала…
Мать. Глупости! Лепившие… Ерунда какая-то.
Каролина. Ерунда.
Мать. Я отца любила, с отцом жила, отцу рубашки гладила.
Каролина. У тебя есть родинки?
Мать. Кажется, есть несколько.
Каролина. Я не знаю твоего тела. Если бы нужно было тебя нарисовать, я бы изобразила тебя в коричневой юбке и бежевой блузке. Так я рисовала тебя в детском саду. Больше ничего не знаю.
Мать. А что, я должна была голой расхаживать по дому?
Каролина. Ты боялась, что я увижу глаза отца. Он уже на тебя так не смотрел. Тебе нечего было бояться… Ляг рядом. Иди сюда.
Мать. Когда я в последний раз так лежала… Столько беготни. Как белка в колесе.
Каролина. У тебя родинка точно там же, где у меня. Под левой сиськой. Раз, два…
Мать. Тридцать четыре… Но сейчас новые появляются. Другие. Больные. На руках. Вот тут, смотри, их много.
Каролина. У тебя красивое тело.
Мать. Старое.
Каролина. Но красивое. Груди довольно упругие. Я тебя не слишком изуродовала.
Мать. Ты все время сиську сосала… Не орала, как другие дети. Болезненная была. Со слабым сердцем. Спокойная такая. Комочек.
Каролина. Ничего не помню. Да и как помнить, если тебя никогда не было рядом.
Мать. Все время на ногах. Столько беготни, дел. А ты не жаловалась.
Каролина. Ты осталась одна, мама. Папа есть, но его как будто нет.
Мать. Он есть. Есть. Я рубашки глажу, готовлю. О боже, как давно ко мне никто так не прикасался. Помассируй еще.
Каролина. Тут?
Мать. Правее.
Каролина. Ты осталась одна. Я не помогу тебе в старости.
Мать. Массируй, массируй, девочка.
Каролина. Наверное, это из-за сердца с правой стороны.
Мать. Опять за свое. Ты опять за свое… Как хорошо. У отца пальцы не такие нежные.
Каролина. Почему ты от него не ушла?
Мать. Все, что я делала, делала для тебя.
Каролина. Не стоило. Видишь, это не окупилось. Я все равно не осталась бы с тобой. Отдала бы тебя в дом престарелых. Грустно, правда? Иди уже и дай мне уйти.
Мать. Не останавливайся. Массируй. Не уходи.
Каролина. Слишком поздно, мама.
Мать. Ты посчитала? Посчитала родинки.
Каролина. Сорок восемь.
Мать и Отец
Мать. Что будем делать? Ведь это позор.
Отец. Это твоя дочь. Позор. Дикарка. Такую свинью нам подложила.
Мать. Придумай что-нибудь.
Отец. Выпишем свидетельство. Авария.
Мать. Так нужно. Так будет хорошо.
Отец. Сердце у нее было слабое. Не будет проблем. Сердечный приступ или что-то в этом роде.
Мать. Ну да, эмоции. Правдоподобно — сердечный приступ в такой день.
Отец. Я поговорю с врачом. Благодарность и все такое. Я это улажу. Наш дом, наши обычаи.
Мать. I love you.
Каролина, Мать, Отец
Пьеса известного американского драматурга XX века посвящена борцу за права рабочих, профсоюзному деятелю и автору песен Джо Хиллу. Радикальный революционер, агитатор, опасный своим талантом, поэт, чьи песни стремительно разлетались по стране, легенда американского рабочего движения, в 1915 году он был осужден и казнен по сфабрикованному обвинению.
Я никогда не могла найти своё место в этом мире. У меня не было матери, друзей не осталось, в отношениях с парнями мне не везло. В свои 19 я не знала, кем собираюсь стать и чем заниматься в будущем. Мой отец хотел гордиться мной, но всегда был слишком занят работой, чтобы уделять достаточно внимания моему воспитанию и моим проблемам. У меня был только дядя, который всегда поддерживал меня и заботился обо мне, однако нас разделяло расстояние в несколько сотен километров, из-за чего мы виделись всего пару раз в год. Но на одну из годовщин смерти моей мамы произошло кое-что странное, и, как ни банально, всё изменилось…
Авторская мифология коня, сводящая идею войны до абсурда, воплощена в «феерию-макабр», которая балансирует на грани между Брехтом и Бекеттом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это не пьеса, это сборник текстов для пения и декламации. Все, что написано — кроме заголовков, — должно произноситься на сцене, все входит в текст.Нет здесь и четко обозначенных действующих лиц, кроме Души, мертвого Вора и Ювелира. Я понятия не имею, сколько должно быть врачей, сколько женщин, сколько бабок в хоре, сколько воров — приятелей убитого. Для меня они — голоса во мраке, во мраке ночи. Пропоют свое и замолкают. Еще должны кудахтать куры и выть собаки. Так мне это слышится.Анджей Стасюк.
В антологии собраны разные по жанру драматические произведения как известных авторов, так и дебютантов комедии и сочинения в духе античных трагедий, вполне традиционные пьесы и авангардные эксперименты; все они уже выдержали испытание сценой. Среди этих пьес не найти двух схожих по стилю, а между тем их объединяет время создания: первое десятилетие XXI века. По нарисованной в них картине можно составить представление о том, что происходит в сегодняшней Польше, где со сменой строя многое очень изменилось — не только жизненный уклад, но, главное, и сами люди, их идеалы, нравы, отношения.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.