— Вы бы легли, отец! — приступился я к нему с просьбой.
— У меня другие дела на уме! — ответил он.
— Какие такие дела?
— А такие. Козу доить пойду.
Он и впрямь взял котелок и вроде идти собрался. Я, весь дрожа, заступил ему путь и тихо так говорю:
— Уж лучше я две козы куплю, только на этот раз не ходите, сядьте, где сидели.
Шурделан отхлебнул еще палинки да как заблеет! Громко, часто.
Фусилан гоготал.
Отец смотрел на них так, словно раздумывал, которого убить первым. Вся его сила и воля в глаза ушли, а я, этим воспользовавшись, из рук у него котелок забрал. И так, с котелком, кинулся к Шурделану, взмолился:
— Дорогой господин Шурделан, лучше я вам еще раз руку поцелую, только уходите вы сейчас, господь воздаст вам за это! Не из-за отца, вы-то ведь в сто раз его сильнее! Да только вот и вчера заходили сюда четыре жандарма, вас словить хотят, может, и нынче об эту же пору нагрянут. Уходите, дорогой господин Шурделан, лучше в другой раз пожалуйте!
Шурделана мольбы мои, видимо, поколебали, и он вроде бы зашевелился даже, собираясь уйти. Но в эту самую минуту отец мой как крикнет:
— Абель, сынок!
— Тут я, отец!
— Не знаешь ли ты человека, который бы один козу целую слопал?
— Такого не знаю, зачем он вам?
Отец стоял в двери, выгнув грудь колесом.
— А затем, чтоб убить на месте! — гаркнул он.
Подхватил я тут Шурделана, помог подняться со стула, засуетился вокруг него, а тем временем отца выгораживаю:
— Он, как выпьет, всегда почему-то про такое все речь заводит.
Говорю так, а сам снедь со стола собираю, и притом себе оставляю поменьше, а большую часть — Шурделану: только б ушли поскорее!
Не знаю, из-за помянутых ли мною жандармов, или потому, что сжалился он надо мною, только Шурделан, видно, и впрямь собрался уйти. Уже и ружье в руки взял, вроде как задумавшись, но с отца моего глаз не спускал. Некоторое время помилование висело на волоске, но потом он вроде решил кончить вечер добром и не спеша закинул ружье за спину. Кивнул Фусилану, чтоб провизию прихватил, — ему-то сразу, как про жандармов услышал, уже не сиделось на месте. Наконец Шурделан медленно и важно направился к двери, ни слова, однако, не сказав на прощанье.
Мой отец стоял возле двери слева, лукаво и пьяно улыбаясь, радуясь победе. Так и казалось, что вот сейчас, момент выждав, он даст уходящим пинка под зад. Шурделан на выходе остановился и пронзительно поглядел на отца. И вдруг подхватил бадейку с ледяной водой и нежданно-негаданно плеснул отцу прямо в глаза! Отец затряс головой и, отфыркиваясь, спотыкаясь, вышел на середину комнаты.
Шурделан с Фусиланом же, хохоча во все горло, удалились.
Я вытер отцу лицо, стянул с него мокрую поддевку, подал вместо нее балахон. Потом подвел к походной кровати и благополучно уложил спать.
За все это время мы не перемолвились ни словечком.
Он молчал, и я тоже молчал.
Отца уложивши, подошел я к окошку, на разбойников поглядеть, но их уж и след простыл. Мне бы радоваться столь счастливому избавлению, но что-то не получалось: слабость охватила все мои члены, я покрылся гусиной кожей, словно бы это меня облил Шурделан холодной водой. Тихо опустился я в кресло, но сел спиною к отцу, потому что в эту минуту мне как-то и видеть его не хотелось. Сидел поникший, понурый, чисто старик. Не знаю, сколько прошло времени, наконец я встал, чтобы порядок навести в доме после нашествия разбойников. Когда почти все уже переделал, вдруг, слышу, отец говорит мне:
— Абель, сынок!
— Чего вам?
— Оба померли?
— Кто это оба?
— Кого убил я.
Эх, подумалось, знали б вы, кого убили своим языком! Но, чтоб успокоить его, ответил так:
— Те-то померли оба.
Отец глубоко вздохнул, словно после тяжкой работы, и сказал:
— Не боись, сынок, потихоньку да полегоньку я всех разбойников перебью.
И отвернулся к стене.
Он проспал целый день и еще целую ночь, а на другой день ничего уж не помнил. Но я все же рассказал ему, в какую мы было попали беду. Объявил и про то, что пригласил разорителей наших и в другой раз заходить, так что теперь надобно нам быть готовыми: в какой нибудь день они непременно опять окажут честь нашему дому. Заодно я посвятил его в свой план, который выковал за долгую бессонную ночь в неустанных раздумьях; а состоял он в том, что надо любой ценой грабителей отдать в руки закона. Отец долго раздумывать о моем плане не стал, сказал только:
— Оставь ты их к черту-дьяволу, в господские дела нам соваться не след.
Но я ответил ему, что каждому человеку следует порядок в мире сем наблюдать, того требует честь. А коли так, и мы все-таки терпим набеги грабителей, не передаем их, выбрав подходящий момент, в руки правосудия, а, напротив, прячем и обогреваем, тогда, значит, и мы ихние соучастники. Да и вообще, сторожа не только затем нанимают, чтобы он лес продавал, но и затем, чтобы ловил грабителей, которые на его глазах творят свое позорное дело.
Наконец отец сдался, но ответил мне так:
— Делай как знаешь, здесь сторож не я.
После этого я беспокоился лишь об одном: как бы мою затею осуществить успешно. Тут могло бы быть два способа. Способ первый: купить по меньшей мере два литра крепкой палинки и ею свалить Фусилана да Шурделана с ног, когда они явятся вновь. Способ второй: заявить о них в банк. Тем более что первый способ может повернуться и против нас, как то и подтвердилось на вчерашнем примере. Словом, решили мы, что заявим в банк.
