Абель в глухом лесу - [58]

Шрифт
Интервал

— Ну, конец нам пришел!

— Ты что? С чего бы?

— А с того, что услышал бог ваши молитвы.

— Неужто?

— Так и есть. Шурделан из лесу идет, да не один, а с товарищем, должно быть, с самим Фусиланом!

— Ах, едрена вошь, про Фусилана-то я не молился! — схватился за голову отец.

— Видать, все же и его краем задело! — отозвался я.

— Что теперь делать-то будем?

— Я их в дом заманю.

— Да это дело нехитрое.

Очень мы оба перепугались, отец особенно. Однако у меня все ж хватило ума о винтовке вспомнить не затем, правда, чтобы стрелять из нее, а поглядеть, хорошо ли упрятана. Она лежала на полу под кроватью, лучше места нечего было искать. За короткие секунды много всякого успел я в уме перебрать, наконец выловил самое важное и так сказал отцу:

— У них оружие, а нам надобно умом напастись.

— Ох, Абель, Абель!..

— Охать некогда, а поставьте-ка лучше на столь бутылку с палинкой и стаканы!

Я подошел к двери, распахнул ее. Обернулся к отцу:

— И закуску какую-нибудь!

А сам, во весь рот улыбаясь, вышел разбойникам навстречу. Шагал чуть враскачку, неторопливо и подмигивал дружелюбно, словно были они для меня милые, хоть и бедовые гости.

— Куда ж это вы запропали? — спросил я.

— Да так, путешествовали, — ответил мне Шурделан.

На этих словах мы как раз и сошлись, лицом к лицу. Я по очереди одарил каждого улыбкой, но самого прямо трясло, потому что вблизи они показались мне как бы уже и не люди, а какие-то обезьяны бездомные. Физиономии у обоих вытянулись, потускнели совсем, да еще лохматой бородой обросли. Особенно страшен на вид был Фусилан. Одежа на них кое-какая была, ежели и бороды за одежку считать. Не очень-то хотелось им останавливаться и в разговоры со мной пускаться, но все же Шурделан передумал и, Фусилану пример подавая, пожал мне руку.

— Как живется-можется? — спросил.

Прежде чем ответить ему, хотел я с Фусиланом обменяться дружеским рукопожатием, но он только глянул на меня презрительно и сказал:

— Вот сейчас я тебе в рожу плюну!

— Это за что ж, ваша милость? — спросил я.

— А кто меня тогда в дом сюда заманил? Кто мне руки связал?!

Я видел, нависла надо мною великая беда, да на счастье шепнул мне ангел-хранитель, как ее отвести.

— И все ж таки я-то и спас вашу милость! — сказал я.

Фусилан так и ощетинился весь:

— И ты еще смеешь говорить такое, поганец!

— Отчего же не сметь, коли так и было! — объявил я, глядя ему в глаза. — А с чего бы иначе я ноги-то вам не связал, а, ваша милость? Не для того разве, чтобы вы могли сбежать в подходящий момент?

Эта выдумка очень сильно на Фусилана подействовала, он сразу заговорил со мной по-другому.

— Так ты нарочно ноги вязать мне не стал?

— Ясное дело, нарочно! Знал я, что по дороге столько-то ума найдется у вас, сколько и оказалось его…

— Что ж, помилую тебя, коли так, — сказал Фусилан. — А связал бы мне ноги, я бы сейчас убил тебя, как собаку.

И он пожал мне руку в знак прощения.

— Да нет ли там и сейчас директора? — кивнул он в сторону дома.

— Не бойтесь ничего, тот, кто нас там поджидает, никакой не директор.

Фусилан схватился за ружье:

— Значит, кто-то там есть?!

— Есть, да только отец мой.

— Ружье у него имеется?

— Коли подарите, так заимеется.

Тут они радостно заулыбались, и мы все трое, словно друзья-приятели, зашагали к дому. Вошли. Отец стоял у накрытого стола.

— Представляю вам отца моего! — сказал я.

Бродяги поклонились, словно и впрямь господа, и поздоровались с отцом за руку.

— Будьте такие любезные, присаживайтесь к столу! — показал я на стоявшие у стола два стула.

Гости не заставили себя долго просить, сразу сели. Винтовки свои, однако, не поставили в угол, а зажали между колен.

Ну, Абель, сказал я себе, будь сейчас настоящим хозяином!

На столе стояли два стакана, из которых мы с отцом вино пили, я налил в них палинки. Не много, пальца на два. Скуповато, конечно, но были у меня на то две причины: во-первых, хотел, чтобы душистая палинка их раззадорила выпить побольше, а во-вторых, чтобы они не заметили, что я подпоить их затеял. И я не ошибся в расчете, потому как Фусилан тут же спросил:

— Что скупишься, парень? Не хочешь нас палинкой угостить?

— Не скуплюсь, да крепка она! — сказал я.

Шурделан сам ухватил бутылку и долил в стаканы, почти доверху.

— Крепка палинка, да мы-то покрепче будем! — приговаривал он при этом.

Захохотали гости, словно черти в аду, поглядели друг на дружку, стаканами чокнулись. Но прежде чем выпить. Шурделан вдруг повернулся к отцу и сказал:

— Эй, старикан, топай сюда, с нами выпьешь!

Отец пристроился было на соломе за печкой, подальше от глаз. Когда они позвали его, он так и зашелестел, словно листва на ветру.

— Пейте сами на здоровье, а я недостоин, — пробормотал чуть слышно.

— Чего недостоин? — спросил Шурделан.

— Чтоб с господами пить, недостоин.

Шурделан уже разошелся вовсю, кум королю, да и только! Встал он, вцепился в отца, силой усадил за стол третьим. Подай, говорит мне, еще стакан. Я протянул ему кружечку, но он так хватил ею об пол, что разлетелась она, бедняжка, на тысячу кусков.

— Он не кофе пить собрался, слышь, малец?!

Снял я с гвоздя отцову шапку, надел — мол, ладно, пошел я.

— Куда это ты? — удивился Шурделан.


Еще от автора Арон Тамаши
Мой друг — медведь

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


Крылья бедности

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


В мире лунном и подлунном

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


Роса и кровь

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


Бомба

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


Птица свободы

Арон Тамаши — один из ярких и самобытных прозаиков, лауреат государственных и литературных премий ВНР.Рассказы, весьма разнообразные по стилистической манере и тематике, отражают 40-летний период творчества писателя.


Рекомендуем почитать
Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Кошки-мышки

Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.


Избранное

В книгу вошли лучшие произведения крупнейшего писателя современного Китая Ба Цзиня, отражающие этапы эволюции его художественного мастерства. Некоторые произведения уже известны советскому читателю, другие дают представление о творчестве Ба Цзиня в последние годы.


Кто помнит о море

Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.


Молчание моря

Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).