8848 - [65]

Суть спора была в следующем.

Судья, как олицетворение системы, ратовал за существующую практику (Общий тест). Аделаида Ивановна, напротив, считала, что все мы и сами с усами и не надо совать человеку билет на балет, когда он хочет на футбол, не нужны нам ваши пробирки и анализы, мы и сами можем определить, куда нам топать и что делать со своими бренными жизнями. Подкрепляло свое мнение женщина тем, что, когда был изобретен калькулятор, человек разучился считать, когда изобрели телевизор — разучился видеть, теперь из него хотят сделать еще и идиота, не способного прислушаться и услышать ни кого-нибудь, а самоё себя!!!

Аделаида Ивановна, как любая женщина, слегка подтасовывала факты и жонглировала ими, оправдать ее могло только то, что она искренне ратовала за человека и искренне полагала, что, если такая тенденция будет продолжаться, человек и вовсе перестанет мышей ловить и лишится последней способности — чувствовать! Тот факт, что с некоторых пор большинство были счастливы и улыбались (во что ее постоянно тыкали носом), для нее был не показатель, мало ли от чего человек может улыбаться?

Были у нее и другие доводы против Общего теста, женщина боялась двух вещей: первое — человеческий фактор — пробирочек миллионы, и хоть парочку, но можно перепутать (о подобных случаях она знала не понаслышке, государство никак не регулировало этот вопрос — дескать, непогрешимые мы); и второе — могли быть злоупотребления опять же со стороны того же государства — понадобятся ему, гипотетически, сто землекопов, подтасует, как миленькое, все эти диаграммы и пробирочки и вылупит себе соточку новеньких землекопов, будь ты хоть семи пядей во лбу.

Дома Аделаида Ивановна освежилась, она была еще довольно приятная, нестарая женщина, побаловала себя чашкой кофею, впереди ей предстояла еще одна битва, но уже более серьезная, с глазу на глаз. Все, что происходило в зале суда, носило больше формальный, даже театральный характер: «А не соблаговолите ли вы?.. А не признаетесь ли?..» Пока ее не поймают за руку, ей ничего не грозило. Проглотив два наперстка зеленого кофе, Аделаида облачилась в светло-зеленый костюм, господину судье он очень нравился, после всех его расстройств, причиной которых она сегодня послужила, ей хотелось ему угодить.

***

В «Три палочки краба» Аделаида Ивановна приехала первая. Судя по опыту, он чуть-чуть повредничает, наконец явится и непременно извинится за опоздание.

Женщина пробежалась по меню. Меню, как и все, соответствовало духу времени, в нем уже не было первобытных замашек человечества, сейчас ни одно уважающее себя заведение не осмелилось бы предложить куриную котлетку, блюдо из расчленённой, с еще бьющимся сердцем лягушки или заживо запеченную рыбу. Даже закон на это не требовался, такое бы просто не стали есть, заведение закидали бы тухлыми яйцами, и оно прогорело бы. Кухня, как и всё остальное, менялась и развивалась вместе с человечеством.

Господин судья появился в дверях кафе. Без парика, в легком деловом костюме он выглядел гораздо моложе. Аделаида Ивановна с интересом посмотрела на своего старинного, еще по университету товарища. Не успел он подойти к столику, как тут же сунул ей под нос газету.

— И это твоих рук дело?

Аделаида Ивановна глянула на статью. С самого утра вся пресса только и делала, что трубила об очередном инциденте: вчера сто пятьдесят пассажиров рейса Санкт-Петербург — Новосибирск отказались от вылета. Женщина подавила смешок, похоже, господин судья уже и забыл, как сам ей недавно проболтался о подготовке как раз этого самого рейса.

— Нет, ну это немыслимо, ты ставишь палки в колеса… ты, в конце концов, транжиришь средства… ты делаешь бесполезную работу… Но к чему? Зачем? Я не понимаю! Спасибо, — бросил он через плечо официанту, подвинувшего под него стул.

— Ах, ты не понимаешь?! — Аделаида Ивановна перегнулась через стол и горячо зашептала. — Нет, ну ладно они, но ты, взрослый, умный человек, разве ты не понимаешь, что если вам приходится идти на такие… зловещие… меры, то, значит, что-то в вашей системе не так!

Господин судья, конечно, все понимал, и понимал гораздо лучше, чем даже могла представить его давняя знакомая, но он работал в системе уже столько лет, был во всем этом и его вклад, да и вообще…

— Все это… единичные ошибки… — проговорил, хмурясь, мужчина.

— Единичные ошибки, — прицепилась к слову женщина, — которых наберется на второй за год рейс? Набитый под завязочку?! — ехидно прошептала она, в разговоре с глазу на глаз можно было говорить то, о чем не скажешь в зале суда.

Мужчина дернул нос сначала в одну сторону, потому в другую.

Но Аделаида Ивановна не унималась.

— Значит, вы ошибаться можете, а человек? За ним вы такое право оставить не можете?!

— Не можем, — упрямо пробубнил он и тут же ядовито затараторил: — Не можем потому, что будет еще хуже, человек же уже давно… тю-тю… — проговорил он потухшим голосом.

— Да это же вы его таким и сделали! — не удержалась, чтобы не наступить на больную мозоль, женщина. — А я ведь говорила… Ах, молодцы! Ах, умники! Все за всех решили! А теперь что? Неугодных в печку? Заметаем следы? Опять на те же грабли?