8848 - [66]

Услышав такие характерные и родные для Аделаиды Ивановны и ее лексикона «грабли», господин судья усмехнулся. Дело в том, что его старинная знакомая и сама была «ошибкой системы», «перепутанной пробиркой». С ее тестом что-то там напортачили, засунули в совершенно чуждую ей область, в которой она проработала впоследствии многие годы. Все это время она подозревала что-то неладное (душа молчала, как рыба об лед, а не пела, как следовало бы) и однажды потихонечку начала заниматься своей исконной деятельностью — копать. (Помог, конечно, характер и смелость, без него бы дело было швах, загнулась бы, как некоторые.) Каким-то невероятным образом женщина смогла извлечь из чуждой для себя деятельности даже полезное — благодаря своей работе с помощью каких-то ухищрений Аделаида Ивановна смогла потихонечку пройти повторное тестирование, которое ей черным по белому и объяснило, что никакой она не госслужащий с маниакальной тягой к бумагам, указаниям и отчетам, а садовод, со значительной склонностью к тюльпановодству.

Узнав о себе все это и догадавшись, что теперь она «отщепенец» и «гибрид», женщина, конечно, была потрясена, заниматься своей нынешней работой она больше не могла, ручка из рук вываливалась, но и возвратиться к истокам тоже казалось невозможным, времени-то сколько впустую ухлопано! Жизнь перевалила за половину, а она только сейчас узнала, что тюльпаны, как и простыни, бывают махровые! Ни о каком серьезном обучении не могло быть и речи, государство свои 3.50 на ее обучение уже затратило. А жить продолжать было как-то нужно… Еще не решив, что же с собой такой делать, Аделаида Ивановна вдруг поняла, что ее же ведь с кем-нибудь да перепутали, значит, где-то на этой земле живет еще один человек, занимается тюльпанами и ненавидит эти тюльпаны, потому как они для него хуже чем лук, и мечтает он о совершенствовании гражданского устройства, а не ненавистных клумб! И жизнь его уже давно превратилась в колумбарий…

По своим источникам осторожненько женщина стала этого человека разыскивать (как-никак работала в госорганах). И нашла, действительно жил человек, занимался тюльпанами, потом переквалифицировался на исключительно желтые тюльпаны, а потом попал в желтый дом… У нее тогда будто глаза открылись — а сколько таких несчастных? Путь как бы сам собой перед ней и расстелился — она занялась «подрывной» общественной деятельностью, а для души — потихонечку тюльпанами, выгадала деньги на курсы, накупила литературы.

Для успешного ведения какой бы то ни было деятельности нужны если не единомышленники (найти коих она не рассчитывала), то хотя бы условия, инструменты. Таким вот инструментом и стал для нее ее старый друг и товарищ, которого она превратила практически в своего осведомителя и у которого, что греха таить, неприличными, тайными от Лилиан Тимофеевны методами выведывала информацию под грифом «секретно» — где будет завален очередной самолет, когда пустят под откос поезд или в чьей акватории будет пускать бульбы следующий «Титаник». Система, как только её «ошибки» начинали рыпаться, пускала их под пресс (желтый дом — это еще цветочки), Аделаида Ивановна, в противовес системе, с помощью пусть даже и примитивных способов, спасала цыплят прямо из лап коршуна, со свойственным ей энтузиазмом вдыхала в них жизнь, дарила второй шанс (даже если ее об этом никто не просил) и впоследствии разработала собственную систему адаптации и переквалификации — твердой рукой возвращая человека к его истокам.

Мужчина дернул ус и начал уже неформальный допрос своей подруги:

— И с этого рейса половину народу сняла?

— Ага, онлайн-гадание… — Женщина поморщилась. — Нет, ну ты не представляешь, насколько примитивные способы приходится применять, довели человека! Налево пойдешь — коня потеряешь… и полсамолета — как корова языком слизала, — покачала головой она.

Мужчина наклонился ближе к столу:

— Их все равно в конце концов переловят и впихнут… ну, не в самолет, так в горящий дом или еще куда… с вероятностью девяносто девять процентов… они просто не успеют… — Мужчине не хотелось говорить неприятные вещи, но Аделаида Ивановна сама напрашивалась.

Женщина задумалась, по лицу ее пробежала тень, она взяла со стола подставку с меню, вдруг взгляд ее за что-то зацепился.

— Говоришь, девяносто девять? — уточнила она.

— Ну да… — кивнул мужчина.

— Это значит, один остается? Работаем до последнего посетителя! — тыкнула она пальцем в нижнюю строчку в меню.

Господин судья прочитал надпись. «Неугомонная!» — подумал он.

Старинные товарищи больше не спорили, они пили за Аделаиду Ивановну, больше не точили лясы о свободной воле и о месте человека в этом мире. Хлебая шампанское, Аделаида Ивановна взахлеб рассказывала о недавно закончившемся 245-м съезде тюльпановодов!

Моль, Бабочка и Мотылек

Георгий Алексеевич засунул два пальца за ворот футболки и постарался хоть чуточку облегчить свои страдания — вокруг было жарко, душно, темно, к тому же пыльно, мужчина взял это на заметку — не забыть сказать Татьяне Кузьминичне. Домоправительница досталась Георгию Алексеевичу в наследство, работала она в семействе Черешневых еще в те времена, когда была жива его покойница-мать, Леночки еще и в помине не было, и все в доме было чинно, благородно, порядок царил почти энциклопедический, а если что-то и нарушало стройность гармонии, то тут же невидимой рукой домоправительницы водворялось на место — и снова спокойствие воцарялось невозмутимое.