365 сказок - [469]

* * *

За парковой оградой жил город. Я видел прохожих, слышал городской шум, но парк был словно закрыт от всего этого. Мне никто не встречался, даже следов на свежевыпавшем снеге не оказалось. Только мои оставались на аллеях, казались такими одинокими, странными, чуждыми.

Чуждость… Я уцепился за это слово, за определение того ощущения, что мучало меня больше других. Странники, впрочем, почти всегда чужие во всех мирах, вот только этого вовсе не ощущаешь, а здесь… Здесь чувство стало сильнее, оно будто обвиняло, но я никак не мог понять, в чём именно.

Остановившись у беседки, я задумался, потому что совершенно точно помнил одну такую же, однако ощущение рассыпалось, не дав никаких подробностей. Тогда я вошёл внутрь. Снег не залетал сюда, только припорошил порог, и потому на каменной столешнице в центре было чисто и сухо. Там лежал придавленный камнем листок, письмо.

Послание.

И оно совершенно точно было оставлено странникам.

Или… быть может, именно мне.

Снова мне показалось, что я уже видел это, читал, ощущал, проходил тем же путём, но всё было не таким, как прежде. Я склонился над листком, что тут же затрепетал — в беседку влетел порыв ветра.

«Воспоминания видятся вовсе не тем, чем были когда-то. Ищешь знакомые черты в каждом, но их больше нет, сметены временем. Угадываешь и тут же догадку теряешь. Знакомо ли? Знакомо. В этой реальности, странник, нет ничего постоянного. Она меняется и течёт, и я с ней вместе меняюсь, теку. Когда-то мы встречались с тобой, но на самом деле именно со мной ты не виделся никогда. Сбивает с толку поначалу… Но я тебя помню, странник. А ты… Ты помнишь? Это был лишь сон, а теперь — целый мир. Раньше я имел тело… а теперь…»

Строчки обрывались.

* * *

Теперь всё предстало иным. Я вспомнил сновидца, который творил сон, лишённый людей. Который населил его, сумев сделать полноценным. Я оглядел заснеженный парк, очертания озера, аллеи, разбегающиеся в разные стороны.

«А теперь…»

— Кто же ты теперь? — слишком громко прозвучал мой вопрос.

Выступив из беседки, я качнул головой — парк менялся на глазах, преображался, наполняясь смехом, птичьим гомоном, прогуливающимися. Исчез снежный покров, зазеленели кроны, разбежались облака, небо будто поднялось выше, удивительно синее. Блики солнца прыгали по волнам, которые поднял на озере весёлый ветер.

Вот только хрупкой фигуры творца нигде не было видно.

Я прислушался к себе. Компас говорил мне, что дверь может появиться в любом месте, где я того пожелаю, что мир открыт мне и готов принимать столько, сколько я хочу остаться. Но я не чувствовал, где же тот, кто всё это создал.

Выбрав аллею, ведущую прочь из парка, я почти пробежал её, а на городских улицах снова замер. Тут было красиво, даже — прекрасно, на меня обрушивались волны воспоминаний, которых я не мог иметь, которыми кто-то делился со мной, только мне хотелось бы разговора.

Хотя бы увидеть снова его глаза.

Закрыв глаза, я двинулся вперёд, не отвлекаясь больше ни на что, кроме внутреннего ощущения, кроме направления, что на этот раз не вело меня к двери. Я шёл упрямо, я слышал голоса, что волнами обнимали и откатывались прочь, я чувствовал прикосновения солнца и ветра, но не размыкал век.

И только когда кто-то — что-то — дотронулось до щеки, я открыл глаза, чтобы увидеть творца, которого искал.

Ко мне наклонилось огромное существо, в чертах которого почти не осталось ничего человеческого. Высокое, стройное, оно лучилось светом и улыбалось, хотя улыбки нельзя было прочесть на его лице. Потому что у него и не было никакого лица.

— Странник, — услышал я голос вокруг и внутри себя. — Зачем ты жаждал найти меня?

— Я хотел увидеть, каким творцом ты стал.

— И что скажешь теперь?

— Что прекрасным.

— Тебе нравится мой мир? Он изменчив, это правда, но спокоен… Он приветлив, как думаешь?

— Странник иногда слишком остро чувствует себя странником, — признался я, — но это нисколько не портит мир. Реальности, в которых хочется остаться, пугают странников куда сильнее.

— Потому что заставляют отказаться от дороги?

— Потому что могут подтолкнуть предать себя, — я пожал плечами. — Иногда дорога оставляет нас. Но самому оставить дорогу…

— Я понимаю, — кивнул он, и по городу прокатился порыв ветра. — Иногда творца покидают мысли творения, но самому перестать, отказаться от дара, горящего внутри… — он прижал ладонь к груди — то, что считалось бы ладонью, к тому, что называлось бы грудью, будь в нём что-то человеческое. — Нельзя. Нельзя. Неправильно. Я рад, что мой мир получился не таким.

— Не таким, — зачем-то повторил я. — Мне повезло увидеть его снова. Но я бы не узнал, не оставь ты подсказок.

— Мне казалось, ты любишь играть, — засиял солнцем в окнах его смех. — Хочешь, я покажу тебе тот самый парк, который ты точно узнаешь сразу?

* * *

В зелёной траве тут и там мелькали золотые монеты палой листвы. Мы стояли на берегу озера, и утки недовольно сбились у берега, ожидая, когда я поделюсь с ними зерном, пакетик которого сам собой оказался у меня в руках. Свежая тёплая яркая осень обнимала меня за плечи. Творец стоял чуть поодаль, всё такой же высокий и слишком сияющий, совсем не похожий на человека.