365 сказок - [470]

Теперь парк был мне знаком, так знаком, что я помнил каждую аллейку, присыпанную гравием.

Я бросил уткам корм, они смешно погнались за ним, стремясь опередить друг друга, и я швырнул ещё горсть, и ещё, желая, чтобы досталось всем. Солнце играло на воде, и я щурился, невзначай улыбаясь.

Этот мир показался мне полным тепла.

— Тут бывает и холод, и грусть, и даже пустота, — объяснил творец, на миг став ко мне ближе. — Ведь эта реальность полноценна… А значит, может вместить всё. Однако я пытаюсь… не давать жизнь страданиям, боли.

— И как?

— Когда-нибудь ты совсем не узнаешь этих мест, — пообещал он.

И я понял, что пора уходить. Я не помнил ни одного мира, где совсем бы, совсем не было ни капли боли, но не желал своими случайными мыслями расстроить творца.

Когда-то он спрашивал: «Быть может, я и сам — только блик на поверхности воды?» Теперь он действительно был таким бликом. Но не только.

Я не хотел омрачить его свет.

— До встречи, — заметил он дверь. — До встречи, странник.

— До встречи, — кивнул я и шагнул через порог.

347. Ветер и те, кто не знал страха смерти

Пришла оттепель, талая вода бежала по водостокам, сияла в фонарном свете, уносилась ручьями. Я вышел в туманный декабрь, мягкий, странный, как будто бы бывший всего лишь отпечатком переполненной акварелью губки на влажной бумаге. Дышалось легко, сырость уютно вползала за воротник, но холодно не было, только свежо.

Вдали виднелись тёмные деревья парка, вычерченные тушью контуры в рассеянном фиолетовом оттенке. Я хотел уже направиться туда, но что-то меня удержало, заставило развернуться и недоумённо вглядеться в лиловую мглу за решётчатым забором ближайшего дома.

Там был кто-то или что-то, этому миру никак не принадлежащее.

— Кто здесь? — спросил я, и голос разбился тысячами капель.

— Кто ты? — ответили мне.

Я подошёл ближе, взялся за прутья ограды, желая увидеть наконец-то говорящего, но ничего не рассмотрел.

— Странник, — представился я.

— Странник… — прошептали мне в ответ. — А можешь ли ты указать нам путь?

— Что-то случилось?

— Мы не нашли дороги… Мы сбились, потерялись во тьме, — мгла шевельнулась, но я всё никак не мог увидеть тех, кто нуждался в помощи.

— Если я буду знать, куда вы хотели прийти, то смогу проводить вас, — я протянул руку сквозь решётку. Моих пальцев коснулась лишь влага, только туман.

— Мы расскажем… — отозвались они.

* * *

Среди степей жил народ, никогда не знавший страха смерти. Наступал момент, когда они лишались тел, но при этом не лишались жизни, а обретали новую, иную, прекрасную — вырастали травами в степи. Каждый, кто скучал по ушедшему, мог прийти в лунную ночь и услышать любимый голос.

Так повелось испокон веков. Так длилось и продолжалось. Сменялись сезоны, шли дожди, кутали степь снега, путь был неизменен, вращалось колесо жизни. И страха не было, ведь всякий знал, что никогда не исчезнет бесследно.

Но пришли в степь ветра, пришли с осенью, принесли седые тучи. Эти ветра шептали о переменах, угрожали, пугали, а народ селения никак не хотел им верить, никак не желал их слушать.

«Вы ещё покоритесь нам, — кричали ветра, обрушивая на соломенные, вымазанные глиной крыши потоки ливней, — вы ещё предадитесь страху».

Только люди по-прежнему встречали рассвет улыбкой и ждали ночи, когда в лунном свете — даже совсем неярком, замутнённом облаками — могли выйти за ограду и услышать голоса тех, кого любили и помнили.

Бесновались ветра, но люди уже поверили в их бессилье. Да только однажды в ночь полной луны голоса замолчали. Затихла степь, точно все травы, все цветы в ней умерли. И тогда пришёл страх.

* * *

— И что же случилось на самом деле? — спросил я, когда голоса замолчали надолго.

— Ветра обещали нам показать дорогу, пройдя по которой мы снова стали бы людьми. Но мы заблудились, тропа исчезла. Мы не можем вернуться назад и утешить других, мы не можем найти путь к иной жизни.

— Помоги нам, странник, — умоляли они. — Помоги нам, если это в твоих силах.

— Если там уже зима, то отчаяние заставит потерять себя всех и каждого, зима — тяжёлое время, — говорили они.

Я закрыл глаза и представил осеннюю степь — она живо нарисовалась передо мной. Ветер гнал по небу тяжёлые тучи, сухие травы низко клонились к земле. Я почувствовал на щеках дуновение, услышал запах пряной полыни и понял, что дверь откроется прямо сейчас.

— Сумеете ли вы удержаться рядом со мной? — спросил я.

Только теперь мне стало ясно, что их здесь были тысячи, тысячи голосов, что желали идти, что жаждали вернуться. Тысячи обманутых странными ветрами.

— Мы сумеем. Мы видим тебя, мы сможем тебя коснуться, — уверили они.

И тогда я шагнул через порог.

Степной ветер — нет, совсем не степной, колючий, злой, горный — ударил в лицо. Я склонился, закрываясь ладонью, в надежде, что те, кто идёт за мной, действительно сумеют удержаться.

— Что ты здесь делаешь? — услышал я окрик. — Зачем ты пришёл сюда?

Это был ветер, гневный, жуткий.

— Зачем ты привёл их обратно?

— Потому что это их мир, — ответил я.

— Это мой мир. Я появился здесь и спустился с гор, чтобы поработить его. Не жить тут более никому другому!

— Как нам справиться с ним? — зашептали голоса.