11-я поправка Уэша - [5]

Вечернее выступление Уэша собрало рекордную для города аудиторию. Он вышел к трибуне, как всегда улыбающийся и уверенный в себе.

— Четырнадцать тысяч! — вместо обычно приветствия произнёс сенатор. — Четырнадцать тысяч человек стали субъектами экономической жизни страны только за один день. Четырнадцать тысяч счастливчиков, увеличивших свои счета на крупные суммы. Благодаря новым сторонникам наша фракция в Совете преодолела рубеж в три четверти голосов и получила право самостоятельно принимать поправки к городским законам. Должен вас успокоить, господа! Мы не собираемся злоупотреблять своим правом. Более того, мы готовы слышать доводы оппозиции, и прямо сейчас я докажу вам это.

Крупным планом камера показала напряженные и недоверчивые лица противников Уэша.

— На прошлом заседании, — голос оратора стал вкрадчивым, а жесты неторопливыми, — оппозиция критиковала нас за Девятую и Десятую поправки. Наши уважаемые оппоненты риторически спрашивали нас: а если человек решил расстаться со своим правом, подавшись минутному порыву? А если он на следующий день пожалеет о своём решении? Это были совершенно разумные вопросы! Такая проблема действительно существует! И сегодня мы вносим Одиннадцатую поправку к избирательному закону — о двухнедельном моратории на использование продавцом полученных при сделке купли-продажи своих прав денег. По истечении моратория, хорошенько обдумав свой шаг, сможет расторгнуть сделку, выплатив компенсацию за нарушение экономических ожиданий партнёра. При этом считаем, что добросовестный покупатель не должен страдать от колебаний настроения своего партнера. И в эти две недели может использовать купленные голоса по своему усмотрению, за исключением их перепродажи третьим лицам.

— Это жульничество! — раздался возмущенный выкрик со скамьи оппозиции. — Вам продали голоса в надежде расплатиться по долгам. А если мы примем поправку, бедняки не смогут этого сделать.

— Сегодня не работала ни одна кредитная организация, — последовал другой выкрик. — Уэш в сговоре с ростовщиками!

— Демагогия! — тут же отреагировал Уэш. — Закон — это не единичный акт. Он принимается не ради текущего момента, а на долгие годы. И я самым решительным образом отвергаю любые голословные обвинения, а на клеветников буду подавать в суд!

Наевшись сладкого и от души повеселившись, Ластик и Булька спали, не слушая речь сенатора. Слушал Фама. Пальцы его мелко тряслись, а в горле стало сухо.

— Уэш кинул четырнадцать тысяч человек, — охрипшим голосом произнёс он вслух.

7

Если бы Булька сумела перебраться на другую сторону дороги, ей бы не пришлось бежать через заброшенный парк, где по весне дед с Ластиком добывали древесный сок. Сгустившиеся сумерки накрыли тропинки, лишь в просветах между ветвей деревьев мелькали последние отблески заката. Искусственного освещения в парке не было. Погасшие лампы по-прежнему парили в воздухе, но большая их часть была давным-давно разбита камнями — подростки, сбиваясь в стаи, похожи на саранчу, уничтожающую всё вокруг. Даже идти через парк в тёмное время суток было страшно, а уж спасаться от погони двух взрослых мужчин тем более. Булька уже сто раз пожалела, что нарушила строгий наказ отца никуда сегодня не отлучаться.

Утром Фама устроил драку в коллекторском агентстве и даже, по словам брата, кого-то избил, а затем они с Ластиком отправились к Зелёному дому на митинг возмущенных Одиннадцатой поправкой горожан. Оставшись одна, Булька заскучала и отправилась-таки на прогулку. А теперь с прыгающим в груди сердцем неслась, не разбирая дороги, по тёмному парку. Она остановилась, прислушиваясь к погоне, и умный комбинезон принял аморфную форму, напоминавшую в сумраке куст. Совсем близко, но в стороне мелькали фонарики, и их длинные лучи то скрещивались, то разбегались, словно были клинками световых мечей из фантастического фильма.

— Туда! — услышала она сиплый голос. — Девчонка рядом. Остановилась.

«Откуда они узнали, что я остановилась?» — мелькнуло в голове Бульки. Но додумывать эту мысль было некогда. Преследователи повернули в её сторону и выскочили на тропинку. Один из них был похож на демона, мерцая вспыхивающими в темноте наколками, другой держал перед собой прибор с плоским экраном.

— Вот! — крикнул он, и фонарик в его второй руке метнулся к «кусту», который изображала Булька. Скорее рефлекторно, чем осознанно, девочка вскинула ослепитель и нажала на кнопку.

Вспышка.

Вопль.

Длинная матерная фраза.

— Убей её, Кислый! — вопил мужчина с прибором. — Она меня ослепила.

Булька сорвалась с места и бросилась бежать, не разбирая куда. Она неслась, прикрыв голову руками от хлещущих мокрых веток, крепко сжимая в соединенных ладонях свой «Волшебный шар».

«Хлюп-хлюп-хлюп», — изо всех сил пищали ботинки, но не скользили — и это давало ей небольшое, но преимущество.

Демон за спиной уже дважды падал, грязно ругаясь и угрожая. Земля словно защищала девочку, но только не ветки и не корни. Один из них предательски зацепился за ногу и, раскинув руки, вытянувшись в полёте, она с разбега рухнула на землю.

— Попалась, сучка, — демон догнал её, ухватил пятерней за ставший ядовито-жёлтым комбинезон, перевернул, собираясь обрушить свободный кулак в испуганное детское личико с закрытыми от страха глазами, но вдруг странно дёрнулся и осел. За его спиной возник Фама с длинным металлическим штырём в руках.