Я не уверена, что меня разбудило — то ли шум уличного движения снаружи, что стал громче к часу пик, то ли солнечные лучи, которые пробиваются сквозь щели жалюзи, но этим утром я проснулась первой. Мои товарищи безмятежно спят рядом. Им не мешает ни яркий свет, ни концерт автомобильных клаксонов и моторов.
Я потягиваюсь, наслаждаясь непривычным чувством покоя. Такой безмятежности я не испытывала с тех пор, как… Очень давно. Жизнь в цирке не была спокойной — смерть всегда пряталась где-то рядом, с мерзкой ухмылкой каждую ночь похищая людей. А после того как я, швырнув гранату, разнесла вдребезги арену и оставила мокрое место от злобного инспектора манежа Сильвио Сабатини, спокойствия в моей жизни не было вообще.
Прошел почти год, а мы все еще в Лондоне. Хотя поначалу так надеялись сбежать отсюда! Мы рассчитывали отдохнуть какое-то время, набраться здоровья и сил, а затем отправиться прямо в один из портов Эссекса или Кента, чтобы сесть там на корабль и вырваться на свободу — подальше отсюда. Увы, нашим надеждам не суждено было сбыться. Куда бы мы ни направлялись, нас повсюду встречали подозрительные взгляды. Мы всегда были лишь на шаг впереди свистков полицейских, воя сирен и топота ног преследователей. Каждый раз, когда мы пытались вырваться за пределы города, путь перекрывали дорожные блокпосты.
То, что за нами охотится вся страна, означает вечное бегство. Постоянно оглядываясь через плечо, не имея возможности передохнуть, никогда не останавливаясь, на каждом шагу ощущая затылком дыхание преследователей.
Сколько раз нам казалось, что наступил конец! Сколько раз мы едва ускользали от погони! Практически каждое здание пестрит нашими фотографиями, и любому, кто сможет предоставить информацию о нас, обещана огромная награда. Очень трудно скрыться, когда ты настолько знаменит, а вместе с тобой в бегах находится цирковая обезьянка.
Уже четвертую ночь подряд мы ночуем в этом пустующем офисе на верхнем этаже жилого дома. По словам Джека, однажды утром все сотрудники пришли на работу и узнали, что их компания обанкротилась, что они потеряли работу и могут вернуться домой.
Не знаю, откуда ему это известно, но Джеку всегда удается найти для нас новое безопасное пристанище. Более двадцати лет он был Чистым полицейским, а потом сбросил с себя личину притворщика и вывез нас из цирка прямо из-под носа Вивьен Бейнс. В ту ночь он спас меня, Бена и Грету от смерти, только благодаря ему мы до сих пор живы. У него повсюду связи, он постоянно с нами — впрочем, все равно уйти далеко не удалось. По большому счету мы вообще не сдвинулись с места.
Я осматриваю огромную комнату. Помнится, мне стало слегка не по себе, когда мы в первый раз оказались здесь и в тусклом свете фонарика Джека узрели все эти брошенные пустые столы, чашки, из которых как будто кто-то только что пил, фотографии в рамках, с которых нам улыбались Чистые и их дети. Если бы не затхлый запах и засохшие растения, можно было подумать, что люди покинули свои рабочие места только вчера. Время как будто застыло, и огромное пространство затаив дыхание ждало, когда служащие снова вернутся сюда.
Сейчас оно не кажется мне жутким. Больше напоминает доброго друга, который дал нам убежище, защитил нас, не требуя ничего взамен.
Каждое утро Джек говорит, что мы должны собрать вещи и уйти, что нельзя слишком долго задерживаться на одном месте, мол, это слишком рискованно. Он становится нервным и взвинченным. Бросив взгляд в другой угол комнаты, я вижу, как он шевелится во сне, и мое сердце замирает в тревоге. Как только Джек проснется, он заставит нас подняться и двигаться дальше.
Я не понимаю, почему мы не можем остаться здесь, где никого нет. Тихонько сидеть в одном месте куда надежнее и безопаснее, чем высовывать нос на улицу, где нас в два счета могут заметить. Разве не так? Друзья Джека из Сопротивления могут и дальше приносить нам еду, и раз нам некуда больше идти, мы можем прятаться здесь сколько угодно, хоть целую вечность.
Я предложу это остальным, когда они проснутся. Уверена, Бен и Грета меня поддержат.
У меня болит спина, кожа на щеках саднит после сна на колючем ковре. Я пытаюсь пошевелить затекшими за ночь пальцами ног.
Ноги не болят так, как раньше. Потребовалось время, но я наконец поправилась, по крайней мере снаружи. Бен тоже — его пулевое ранение благополучно зажило, шрам сразу и не заметишь, если, конечно, не приглядываться. Даже душевные раны, зияющие дыры, которые остались после смерти Амины и Прии и которые никогда не заживут, стали восприниматься чуть легче. Конечно, боль никуда не денется, да я бы этого и не хотела. В конце концов, обе погибли из-за нас, но теперь мы можем говорить о них, не срываясь на рыдания.
Во рту пересохло, нужно срочно промочить горло. Я как можно тише выбираюсь из вороха грязных одеял и стараюсь принять сидячее положение. Рядом Бен поворачивает голову и тянется рукой к моим ногам, но он все еще спит: глаза закрыты, а дыхание глубокое и размеренное.
Когда я смотрю на него, у меня перехватывает дыхание. Его щеки заросли щетиной, и днем он похож на настоящего мужчину. Но во сне его милое лицо выглядит как в то утро в цирке, когда я увидела его спящим под моей кроватью и изо всех сил попыталась возненавидеть.
