Ну, пристал ты, ну, пристал!
Расскажи, да расскажи…
Ты кто, вообще-то, будешь, а? Что-то не видел я тебя раньше тут…
Писа-а-атель… Книжки, значит, пишешь…
Да нет, знаю, чай грамотный…
Ну ладно, давай-ка, ещё кувшинчик закажем, да расскажу я тебе эту историю, никому так подробно не рассказывал, кроме как судье, тогда ещё, а тебе — расскажу. Столько лет прошло…
Откуда у нас этот парень взялся — никто и не знает. Вроде бы чей-то младший сын, где-то учился, где-то пытался на службу наняться, да неудачно. В общем, — из благородных. Вот и било его по жизни, било, да и прибило в наши палестины. А жизнь, она такая подлая штука, что кроме благородного происхождения ещё и средства к существованию нужны.
Вот.
Оно конечно, в столицах там — поди, проживи. У нас-то попроще будет, а всё ж… Обуться, одеться — надо? Надо. Попить-поесть надо? Тоже надо. Мы вот пиво с тобой пьём, а им, благородным — вина подавай, да не просто какого-сякого! А пиво-то наше по всей округе славится! Вот…
Ладно, ладно… Продолжаю…
Вон, видишь — рама стоит в углу? Да я всё о том же… Зеркало там было, в раме этой, дорогущая штука, издалека привезённое…
Да я продолжаю, продолжаю!
Узнаешь, к чему…
Вот. Как только парень этот появился здесь, так его Проповедник в оборот и взял. Присел так к столу рядышком, и давай зубы заговаривать. А это дело он о-го-го как умел! Говорит себе, говорит, всё о том, о сём, вроде о пустяках, а сам всё клонит, да клонит в нужную сторону, глядишь — ты уже сидишь, да киваешь, со всем соглашаешься… Ему бы проповедником быть, да не по той дорожке пошёл.
Он-то, Проповедник, похоже, давно такого вот простофилю приглядывал, давно это дело обдумывал, а как парня увидел — так и решил в оборот взять.
Места-то у нас, сам видишь, какие — леса да леса кругом, ни одного самого паршивого городишки на сто вёрст в округе: деревни, хутора, да одно село, и то Заболотьем называют. За болотом, значит. Озеро там когда-то было, да заросло…
А ты давай-давай, наливай! А то забываешь что-то. Да не волнуйся, я в трезвом пока что уме…
Вот именно.
Короче, всего-то и интересного в нашей округе — дорога проезжая, да корчма на дороге. Бойкое место. Хозяин, даром что на последнего нищего похож, а прибыль у него с этой корчмы — позавидовать! Кто ни едет — мимо никто не проедет. Где поесть славно, да выпить хорошо? Здесь! Где переночевать после целого дня в пути? Здесь! Она, дорога-то, всё по лесу, да по лесу, деревни в стороне стоят, а Заболотье — так и вообще за болотом. Так что, сколько народу здесь останавливается — не счесть.
Да ладно, ладно, не отвлекаюсь я!
В общем, сидят себе за столом Проповедник с парнем этим, беседуют. Точнее — Проповедник говорит-заговаривает, а парень слушает, да кивает. Где ему слово вставить!
А дело-то в том, что тут у нас, неподалёку, дом — не дом, хутор — не хутор, замок — не замок. Стоял, в общем, тогда… Здоровенный такой, мрачный, дверь тяжёлая, окошки маленькие, с решетками. И кто его когда построил — неведомо. И хозяина никто толком не знал. Сколько помнили — он там и жил. Один, как сыч. Кто он такой, чем занимался, откуда взялся… Да кому это надо было, знать-то? Так и жил он, затворником. Ни он ни к кому, ни к нему никто. Разве что в корчму иногда заезжал, за припасами. Редко, правда, что-то… А денежки, говорят, водились!
Ну, сидит это, значит, Проповедник, и парню этому песню свою поёт. Ты, дескать, человек благородный, видно сразу, хоть и жизнь потрепала. А благородного человека разве кто понимает? Тебе бы платье приличное, саблю хорошую, да на службу к кому родовитому. Большим человеком стал бы! Да, конечно, и платье хорошее, и сабля добрая больших денег стоят… А без этого на хорошую службу не поступишь…
Поёт он, значит песню свою, поёт, а парень уже расчувствовался, после второго-то кувшина, поддакивает, кивает… Ох, и Проповедник! Знал, как подойти, да и к кому подойти — тоже. Парень-то он неплохой был, сам по себе, да жизнь его хоть и потрепала, а ума не прибавили…
Почему знаю? Почему, почему… Да сам я ещё тогда по молодости лет с Проповедником кое-какие дела обделывал… Давно это было, ох давно! Ты на меня так не смотри, я по молодости куда какой здоровый был, силушка играла! А землю пахать, или там что ещё — скучно было…
Вот.
А Проповедник своё гнёт. Вижу, мол, что такой хороший парень пропадает, вижу. Помочь, дескать, хочу. Доброе дело — оно всегда, мол, зачтётся. А как помочь? Да пустяк! Должок один с местного жителя стребовать надо. Он, дескать, деньги должен, а отдавать не хочет. Почему не к судье? Так без расписки-то деньги брал. Понадеялись на благородство, а он не отдаёт. Так что ты, мол, парень, тоже доброе дело сделаешь, человеку хорошему поможешь долг вернуть, а мы тебя и отблагодарим. За добро — добром.
И вообще, что тут, мол, такого-то? На войне — как на войне! Знаешь, если противника не удаётся победить в открытом бою, то применяют военную хитрость. А потом — победителей-то не судят!! А военная хитрость, она военная хитрость и есть. Всегда так было!
Так что, ты к нему вечерочком постучишься, вроде как переночевать, конь, мол, захромал, до корчмы не доеду. Нет коня? Ах, беда! Такой благородный господин — и нет коня! Ну, коня мы тебе одолжим. А там, глядишь — и своего купишь. Хозяин посмотрит — дворянин на ночлег просится, да и пустит тебя-то. А ты нам потом дверь откроешь. Должок с него получить — уже наше дело. Мы его попросим хорошенько — он и отдаст. Ни-ни, и пальцем не тронем! А ты денежки свои, честно заработанные, возьмёшь — и будь здоров! А чего тянуть-то, сейчас и поедем. Ты ведь человек благородный, время у тебя не казённое, ехать тебе надо. Понимаю ведь.
