Да-а-а… Хорошее пиво.
Да что уж ещё рассказывать-то, это ты писа-а-атель, ты рассказывать умеешь, а я…
Ты меня уважаешь?
Да почти всё уже и рассказал…
Да что ты торопишь, да торопишь!
Ночь на дворе, самое время напиться, да спать завалиться!
Ты не смотри, что я теперь старый, я знаешь, сколько в былое время выпивал?
Да всё уже, можно сказать закончил!
О, правильно, ещё кувшин!
Да, так вот!
Сидим мы, значит, разговоры разговариваем. А корчмарь-то, даром что под оборванца рядился, решил корчму свою обставить так, чтоб не хуже столичных была, чтоб и дамам здесь посидеть не стыдно было, взял, да зеркало из-за границы и выписал. Вон то, в углу которое.
Правильно, тогда ещё кроме рамы там кое-что ещё было…
Наливай, наливай…
Так пока это зеркало тащили — тяжёлое, зараза! — мы как раз сидели и разговаривали, заняты были, не обращали внимания, а парень этот всё поглядывал то на одного, то на другого, тоже занят был…
Наливай, говорю!
А тут кто-то из тащивших зеркало споткнулся, чуть не уронил, так хозяин как рявкнет на него! Что мол, колченогий осёл! Что мол, дурак эдакий! Разобьёшь — не расплатишься!
Постой, дай дух перевести…
Рявкнул хозяин, а парень вдруг круть! — и обернулся, а там — зеркало… Лицо у него мгновенно стало чужое, как будто наизнанку вывернулось, я не заметил даже, как он саблю выхватил и возле зеркала очутился…
Ну что, осколки во все стороны, парень горло рукой зажал, постоял минуту, да и повалился, ни звука не произнёс… Кровью весь пол забрызгал…
К судье нас всех потом возили… Записал судья — разбил, мол, саблей зеркало по пьяни, да осколком ему жилу на горле и перерезало.
Вот.
И всё…
Ишь ты, писа-а-атель…
Правильно говоришь: всё — да не всё.
Я-то видел… До того, как он саблей рубанул, зеркало изнутри треснуло, разлетелось осколками… Да ещё, среди осколков как бы сталь сверкнула… Оттуда, из зеркала.
А может — показалось…
А может — и нет…
Да кто ж о таком расскажет?
Даже судье, даже священнику…
Больше и добавлять почти нечего.
Я после того случая от Проповедника отстал, ушёл в скит, грехи замаливать. Три года на хлебе и воде. И удача от меня отвернулась. Так, перебиваюсь помаленьку — где милостыню, где дров кому нарублю, где ещё чего… Покормят — и ладно. А Проповедник таки недолго прожил. Хотел каких-то купцов потрясти проезжих, да те больно зубастыми оказались, так их всех и положили.
Давно это было…
Уже никого и не осталось-то, один я зажился…
Да хватит мне, я уже трезвый…
