Прочитав объявление, Клемент немедленно уронил руку, которую поднял, пытаясь поймать такси, выудил из сумки старую шляпу и, напялив ее, двинулся прямо через дорогу, не обращая внимания на оживленное транспортное движение. Некоторое время поторчав для виду у соседней витрины с пыльными искусственными букетами, он надвинул шляпу на лоб, до самых темных очков, за которыми скрывались красные с похмелья глаза, и прошел, ощущая знакомый азарт, в аукционный зал, загроможденный всяким барахлом. Тут стояли абажуры для ламп, стулья, ящики с разнообразным фарфором и кухонными принадлежностями. Клемент, аукционист и оценщик в третьем поколении, почувствовал себя как спущенная с поводка гончая.
Однако пока не добрался до папок, стоящих на полу и прислоненных к стене, он был готов признать поражение: сегодня ничего путного обнаружить не удалось. Клемент быстро проглядел пожелтевшие от времени гравюры с морскими видами и древнюю карту, тронутую россыпью бурых пятен. За ними обнаружилась картина в раме: полотно почернело от грязи, и различить можно было только голову и плечи девушки.
Знакомый озноб пробежал по позвоночнику Клемента. Он заставил себя положить картину на место и долго перебирал всякую ерунду, прежде чем осмелился вернуться к лоту номер двадцать один. Второй взгляд на портрет подтвердил первое впечатление: да, под слоем потемневшего лака и поздними записями скрывается сокровище!
Клемент вышел на шумную улицу, забыв о похмелье: знакомое возбуждение было как глоток шампанского. Прическа и поза изображенной девушки, насколько можно было судить, намекали на конец восемнадцатого века. И Клемент хотел купить этот портрет. Очень хотел. А в таком случае незачем возвращаться домой, ведь аукцион назначен на завтра. Лучше провести день в библиотеке — вдруг посчастливится разыскать эту картину в каком-нибудь старом каталоге? Но даже если не удастся найти следов прекрасной незнакомки, он замечательно проведет время, листая старые страницы и перебирая пыльные документы.
Однако, не зная имени художника, выйти на след будет нелегко. Но Клемент предполагал, что картина принадлежит кисти Николаса Джерваса, известного своими портретами.
В приподнятом настроении он взял такси и отправился туда, где провел ночь, — к Дженис Галлахер.
После двух продолжительных звонков дверь чуть приоткрылась, и сквозь щель на него в ужасе уставилась Дженис.
— Клем? — выдохнула она. — Что ты здесь делаешь?
— Вернулся, чтобы попросить о ночлеге.
— Кто там? — раздался из недр квартиры мужской голос.
Клемент сощурился. Сделал шаг назад и оскалился, словно дикий зверь.
— А! Я, как видно, не вовремя. Мне очень, очень жаль. — Насмешливо поклонившись, он протянул Дженис цветы. — Больше спасибо за вчерашнюю вечеринку. Пока, Дженис.
— Клем, подожди! — Придерживая на груди пеньюар, она распахнула дверь. Глаза ее были полны отчаянной мольбы. — Это совсем не то, что ты думаешь!
Но тут за ее спиной возникла мужская фигура, задрапированная полотенцем. У Клемента появилось ощущение, будто его пнули в живот, и он, не скрывая отвращения, сморщился.
— Да будет тебе, Дженис. Все именно так, как я думаю. Привет, Ронни. Ты, я вижу, не торопишься покинуть это гостеприимное жилище.
Роналд О'Брайан, друг Клемента еще со студенческих лет, выругался, заливаясь краской.
— Мы думали, ты поехал домой…
— Передумал. — Клемент сунул букет Дженис, запихнул бутылку обратно в сумку и, повернувшись, устремился вниз по лестнице, в жар летнего вечера…
В мастерской, где играло радио и сильно пахло химическими растворителями, работали трое. Первый переносил рисунки из одной кюветы в другую, второй ретушировал гравюру на столе для просушки, а третий, чуть в отдалении, под северным окном, согнувшись над небольшой картиной, написанной масляными красками, изучал ее сквозь очки с толстыми линзами.
Все трое были так увлечены работой, что не обратили внимания на шум мотора за окном. И когда в открывшуюся дверь хлынули лучи летнего солнца и поперек порога легла длинная тень, они тоже не оторвались от своих занятий.
Вошедший, высокий стройный мужчина, обвел комнату нетерпеливым взглядом, говорившим о том, что его привело сюда срочное дело. Он выбил дробь по открытой двери мастерской. Но ему пришлось постучать еще раз, прежде чем один из работников поднял голову. Поморгав на манер разбуженной днем совы, он наконец узнал темный силуэт в дверном проеме.
— А, здравствуйте! Извините, не сразу вас узнал.
— Привет, Боб. А где Рича… то есть мистер Бринсли?
Этот вопрос произвел поразительный эффект: Боб и молодой человек, ретушировавший гравюру, с испуганным выражением на лицах повернулись к третьему, точнее, к его спине. На мгновение спина застыла неподвижно, а затем третий обернулся. Это была молодая женщина. Она жестом велела Бобу уменьшить громкость радиоприемника, заменила очки с толстыми линзами на обычные с темными стеклами, не спеша стянула тонкие хлопковые перчатки и только тогда двинулась к дверям. Ее неторопливость и спокойствие живо контрастировали с еле сдерживаемым нетерпением, обуревающим визитера.
— К сожалению, мистер Бринсли отсутствует, — произнесла молодая женщина официально прохладным тоном.
