— Цыпленок особенно хорош.
Бастьен с удовольствием наблюдал, как Кейт Си Ливер набрала полную ложку заказанного ею «Poulet au Citron» («курица в лимоне» — франц.) и поднесла к губам его брата Люцерна. И еще больше был рад, когда братец открыл рот, чтобы взять кусочек, пробормотал что-то в знак благодарности, а затем пожевал и проглотил.
За всю свою жизнь Бастьен ни разу не видел, чтобы Люцерн не просто притворялся, что ест, а наслаждался этим. К тому моменту, как Бастьен родился, его брат — уже в возрасте двух с лишним сотен лет — устал даже от самой утонченной пищи. Обычно вкус еды приедался после ста или около того лет, независимо от изысканности блюд. И сейчас, встретив свое четырехсотое день рождение, Бастьен сам пришел к заключению, что употребление пищи не более, чем неприятная необходимость, то, что он иногда вынужден делать на заседаниях Совета директоров или вечеринках, чтобы не допустить разоблачения своей истинной природы.
— Он действительно хорош, — оценил Люцерн. — Все кажется необычным и сильно отличается от того, как было в наши дни.
— Нет, — не согласился Бастьен. — Скорее всего, все имеет такой же вкус, как и всегда. Просто любовь воздействовала на твои вкусовые рецепторы и пробудила желание к пище.
Люцерн пожал плечами. Он не чувствовал себя таким уж расстроенным из-за того, как Бастьен, дразня его, сделал ударение на слове «любовь», поскольку был полностью уверен в своих глубоких и прочных чувствах к женщине, которая сидела рядом с ним.
— Возможно. Все кажется интересным и волнующим сейчас. Я осознаю, что смотрю на вещи иначе и вижу их такими, какими видит их Кейт, а не оценивая критическим взглядом, как поступал веками. Любовь все меняет.
Бастьен ничего не ответил, а просто поднял свой бокал вина. Но как только он сделал глоток, то почувствовал странную грусть. Будет ли и ему суждено испытать подобное? Должно быть, он завидует. Но Бастьен к этому еще не готов. У него не было времени ни для любви, ни даже для одиночества в своей жизни; у него слишком много обязанностей. Бастьен всегда был ответственным. Когда умер его отец, именно младший из Аржено взял на себя весь груз семейного бизнеса. Это было особенностью его характера. Основную часть жизни Бастьена составляли заботы о каждой возникающей проблеме: будь то в бизнесе или в семье. Если складывалась сложная ситуация, то именно он был тем человеком, которого все искали для ее разрешения. И так было даже до смерти отца. Бастьен часто управлял бизнесом и принимал решения вместо него на протяжении нескольких сотен лет с тех пор, как у Жан-Клода появилась проблема с выпивкой, из-за которой он и погиб, сгорев: один из немногих путей, которые приводили представителей их вида к смерти.
— Итак, Бастьен…
Его глаза сузились из-за тона Кейт. Он знал ее достаточно долго, чтобы узнать голос «мы-собираемся-сообщить-о-чем-то-неприятном-но-это-нужно-сделать». Бастьен часто слышал его, но всегда тактично перенаправлял просьбы Люцерну. Было необычно, что сейчас чего-то ждали именно от него.
— Мы пригласили тебя на ленч не просто так.
Бастьен поднял брови. Он подозревал об этом, когда Люцерн позвонил и пригласил его встретиться здесь в La Bonne Soupe («Вкусный суп» — франц.) за ужином. Его брат знал, что он больше не употребляет пищу. В таком случае, предположил Бастьен, это внезапное приглашение должно быть связано с приближающейся свадьбой пары, но он не был уверен в том, что же такого особенного понадобилось его брату.
Свадьба ровно через две недели. Здесь, в Нью-Йорке, — в городе, который казался самым разумным выбором для церемонии, так как Кейт, а теперь и Люцерн, здесь жили и работали. Самый старший сын Аржено вынужден был перебраться в Манхэттен шестью месяцами раньше, чтобы находиться рядом со своей невестой, которая являлась также и его редактором. Он посчитал это хорошей идеей, поскольку именно тогда Кейт готовилась к своему перевоплощению. Помимо физических изменений, становление одним из их вида означало изучение целого ряда привычек и навыков, поэтому Люцерн перебрался в Нью-Йорк, чтобы помочь ей со всем этим, а также со свадебными приготовлениями. К счастью, будучи успешным писателем, он без особых затруднений, с легкостью, позволил себе сделать такой шаг.
Бастьен вынужден был признать, что Нью-Йорк представлялся самым лучшим местом для проведения церемонии и банкета. В то время как ни одна из их семей не жила здесь, Аржено обосновались в Торонто, а Ливеры, семья Кейт — в Мичигане, все ее друзья и сотрудники находились в Нью-Йорке, там, где Кейт, а сейчас и Люцерн, жили и работали. Теперь им было проще заниматься всеми необходимыми приготовлениями к свадьбе.
Люк изначально настаивал на том, чтобы занять пентхаус, располагающийся над нью-йоркскими офисами «Аржено Энтерпрайзис», и оставаться там до самой свадьбы, но, перевезя вещи в квартиру, он в первый же вечер отправился повидать Кейт и просто остался у нее. К тому моменту, как Бастьен улетел из Торонто — сватовством его мать активно занималалсь именно там — чтобы управлять офисами Манхэттена, Люцерн уже перенес большую часть вещей в крошечную квартиру Кейт, и Бастьен имел в своем распоряжении целый пентхаус. Как обычно. Он был рад такому повороту событий, но его не прельщала мысль принимать гостей и семью, что само по себе предполагала свадьба. Однако он утешал себя, что это продлится всего лишь неделю; затем он снова обретет покой, находясь подальше от безрассудных идей матери.
