Как единодушно отмечают комментаторы, и старые, и новейшие, первый псалом — это вступление ко всей Псалтири в целом. Среди других псалмов ему принадлежит особое место[1]. По-еврейски Книга Псалмов называется, как называлась уже во времена Кумранской общины[2], Книгой Хвалений (z-hrr.-zz [сэфэр теннлим]); но ведь псалом 1 — если и «хваление», славословие Богу, то лишь косвенно, не в узком и строгом смысле. Другое, может быть, еще более древнее наименование Книги Псалмов, сохраненное в Иерусалимском Талмуде (YerBer 4, 3, 7b-8a: YerShab 16. 1, 15с; YerTaa'2. 2, 65с) и отразившееся в родственной языковой традиции сирийских христиан. -Книга Песнопений ( [сэ'фэр мпзморот], сир. cutaba dmaziiHire); но согласимся, что псалом 1 не назовешь без оговорок и «песнопением», что его облик мало типичен для богослужебно-гимнографического жанра[3]. Скажем шире, этот псалом — не совсем молитва; то есть не один из тех громогласных, страдальчески - просительных или благодарно-ликующих воплей к Богу, из каковых состоит большая часть Псалтири. Его назначение — другое. Он предпослан всем последующим псалмам, как произносимой молитве предпосылается размышление в тишине. Можно вспомнить еврейские предания о великих древних молитвенниках, которые не дерзали приступить ни к вечерним, ни к утренним, ни к дневным молитвам, не приготовив себя длящейся по целому часу безмолвной медитацией[4].
Это же самое можно высказать и чуть иначе. Тема других псалмов — жизнь человека перед лицом Бога. Не только радости и огорчения, победы и скорби (или. как в Пс. 50/51, вина и раскаяние) составляют ткань этой жизни. В ткань эту, в ткань молитвы, могут по-своему вплетаться и размышления. Молитвенный контекст их выражен через прямые обращения к Богу: «Что есть человек, что Ты помнишь его?» (Пс. 8:5, ср. 143/144:3); «Господи! кто может пребывать в жилище Твоем? кто может обитать на святой горе Твоей?» (Пс. 14/ 15:1)[5]; «Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня» (Пс. 18/19:13). Все вообще так называемые жизненные вопросы в таком контексте - вопросы человека, живущего жизнью перед Богом, к своему Богу. Равным образом поучения, время от времени встречающиеся в Книге Псалмов, обращены к людям от лица этого человека, а в конечном счете - от лица этого Бога, включены в контекст длящейся беседы их двоих; таковы, например. Пс. 52/53 пли 77/78. Но тема псалма 1 — сам такой человек. Описывается это «блаженство»[6], коренящееся в радостном и охотном, великодушно-доброволыюм соединении его волн с законом и наставлением[7] Бога, осуществляющееся в неторопливом возрастании, подобном возрастанию насыщенного влагой зеленеющего дерева, и увенчивающееся живым общением с Богом[8] Именно потому и в псалме 1 нет внешних примет диалога между Богом и человеком, что он как раз в этот диалог и вводит.
Однако прежде чем речь дойдет до позитивного раскрытия «блаженства» праведника, всем утверждениям предпосланы три отрицания. На самом пороге того словесного аналога Скинии или Храма, какой представляет собою Книга Псалмов, отсекаются три возможности зла. Носителю православной традиции трудно не вспомнить троекратное отречение от диавола и всех дел его, приготовляющее крещаемого к Таинству Крещения.
По так называемому Синодальному переводу: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей».
Читатель, не знающий языка подлинника, может, в общем, принять этот перевод как исходную точку для размышлении; дополнительные сведения о нюансах лексики подлинника уточняют и углубляют предлагаемый им смысл, но не отменяют его. Добросовестности ради упомянем радикальный пересмотр значения слов «стоит на пути», предложенный католическим библеистом и угаритологом М. Дахудом, чей комментарий к псалмам известен обилием интересных, но чрезмерно рискованных гипотез[9]: основываясь на том, что угаритское слово drkt означает «престол», «власть», «господство», из чего, но его мнению, само собой вытекает значение «собрания» (?), он предлагал понимать сходное по звуковому облику библейское "~ |/Ррэх] не как «путь», а как синоним упоминаемых в разбираемом нами стихе «совета» и «собрания»[10]. Этот домысел находится в самом решительном несогласии не только с единодушным суждением традиционной экзегезы, как христианско-святоотеческой[11]. так и еврейской[12], всегда исходившей из особого значения образа пути в этом месте; не только с контекстами, внутри которых появляется слово -~! [дэрэх] в других местах Ветхого Завета (например. Втор. 30:16, Иер. 21:8): не только с Сентуагинтой, всегда передающем это слово как обо*;, но и с целым рядом древних ближневосточных параллелей (в эпосе о Гильгамеше, в египетской гимиографин и т. п.). В конце концом, образ пути принадлежит к разряду фундаментальных общечеловеческих символов, какие Карл Густав Юнг называл архетипами. Не приходится поэтому удивляться, что позиция М. Дахуда в этом вопросе, как и во многих аналогичных вопросах, встретила убедительную критику[13]. Тем спокойнее можем мы оставаться при традиционном понимании.
![Государство, религия, церковь в России и за рубежом №2 [35], 2017](/storage/book-covers/ff/ff24ac06e314227f1e5526f1295c105be56c2c10.jpg)
