…как и всегда — из ниоткуда.
Дерек закрывает глаза.
Этого не нужно, ведь тьма собирается в вязкие клубы вокруг — вылизывает застывшую перед ним фигуру.
Вылизывает тщательно, словно верная псина — руку, кормящую её. Касается клубами, просачивается сквозь бледную кожу, то ли формируя, то ли растворяя в себе, и сознание повторяет. Повторяет одно и то же, как молитву: это не Стайлз, это не Стайлз.
Это не он.
Это не может быть им, потому что от Стайлза во всём этом чёрном, малахитовом, чадящем хаосе осталась лишь иллюзия, невесомая проекция, которая всё не даёт, не даёт, не даёт сойти с ума. Отключиться. Она подло удерживает Дерека, как ручного волчонка, у своей ноги, а он чувствует себя дрессированной псиной, издыхающей от голода, которой на нос положили сочный кусок отравленного мяса.
Дерек видит, чувствует Его сквозь свои горячие веки. Сквозь страх и грязное, отвратительное предвкушение, просыпающиеся в груди. Тот первозданный ужас, что ворочается костлявой, ледяной сущностью. Цепляет лёгкие гребнями уродливого позвоночника. Протягивает руки и запускает сухие пальцы в волчьи жилы. То желание увидеть. Та невозможность поверить.
Это ритуал, и он священен.
Дерек готов проклясть всех известных ему божеств за то, что творит. Снова и снова.
Дерек опускается на колени. Шипы впиваются в его глотку.
Он знает, что заранее проиграл. Теперь он не борется с этим, потому что борьба лишь отнимает время. А Ему это нравится. Дразнить. Уничтожать. Он чёртов ас, парень в колпаке с прорезями для глаз. С гильотиной за спиной. Борьба вызывает улыбку на знакомых губах, от которой сердце на мгновение останавливается — и Дерек готов молиться о том, чтобы оно прекратило сокращаться. Прекратило мучительно продлевать его жизнь. Потому что всё происходящее постепенно сводит его с ума — с каждым разом всё сильнее.
Поэтому он не борется.
— Соскучился?
И голос — этот, дьявол его раздери, проникающий в самую суть голос, родной, чужой, — он словно капает обжигающим ядом на язык. Дерек не открывает глаз. Это не Стайлз, это не Стайлз, ради Бога, это не он.
Дерек чувствует Его передвижение.
Тьма густеет — волчий нюх чует её запах. Холодный, словно глубоко вдохнул морозный воздух — но эта свежесть не приятна. Она пронзает нутро, затягивая его в свою оболочку. Покрывает каждое ребро узором ледяных чёрных трещин. Паутиной смоляной боли, что уже начинает течь по венам, отравляя кровь.
— Расскажи мне, как тоскуешь по нему, — шепчет Он на ухо, и Дерек утробно рычит.
Существо млеет от этого низкого звука — тихий выдох касается ушной раковины.
Не он.
Не он.
Зверь в Дереке преклоняется перед сущностью, что растягивает губы Стайлза в улыбке. Дерек проклинает волка в себе за то, что животное, рождённое следовать своим инстинктам, трепещет перед божеством.
Левой стороны лица касается тёплое дыхание, и если не открывать глаз, если на мгновение представить себе, что это Стайлз.
…представить запах тёплого живота и блеск живых глаз цвета разогретого, сладкого ириса.
…представить одуревший от радости взгляд и горячие, горячие, горячие, горячие пальцы.
— Ты думаешь о нём.
…отросшие волосы, падающие на лицо, улыбка, в которой живёт солнечный свет — такой огромный, невероятно огромный свет.
…мешковатая одежда, скрывающая поджарое тело. Торопливые руки, пахнущие пластмассой от джойстика и тонкие пальцы с мягкими подушечками.
Всё это рушится. Рушится, рушится, рушится нестройной башней, осыпается песком, стоит лишь чужому голосу пророкотать:
— Я чувствую вкус твоей тоски.
Он низко опускает голову, жмурясь, не испытывая ни капли стыда за этот страх.
Этот голос разрывает в голове образ — такой страшный и огромный. Почти сияющий. Уничтожающий. Образ запрокидывающейся головы. Маленького и короткого фонтана красно-бордового, почти чёрного — из взлохмаченного затылка. А потом тело Стайлза, распластанное по бетонному полу лофта. Дымящееся дуло глока Арджента и густая лента крови, сочащаяся из маленького чёрного отверстия в центре гладкого лба между тёмными бровями.
И разрывающий барабанные перепонки крик Джона — совершенно беззвучный. И ледяной холод в сознании. И полное.
Полное.
Полное онемение. Крушение. Остановка работы сердечной мышцы.
Дерек не может пошевелиться — он смотрит на огромную лужу крови, растущую, словно живую, и действительно не чувствует биения своего сердца.
Это почти смерть. Жаль, что не она.
И Дерек готов. Он готов продать свою душу — если она кому-то нужна, если от неё ещё что-то осталось. Должно быть хотя бы немного. Достаточно одного крошечного куска — лишь заплатить за то… господи, чтобы забыть этот рёв, последние слова Стайлза, которые он орал в лицо Криса.
«ПРИСТРЕЛИ МЕНЯ!»
Он дрожал всем телом. Сердце Стайлза заходилось от ужаса. Он смотрел в дуло, направленное на него, пока дух, завладевший сознанием, срывал глотку:
«СТРЕЛЯЙ!»
Стайлз был там. Он видел свою смерть, он не мог и пальцем пошевелить. Сидел внутри, в замкнутой и затянутой тьмой черепной коробке, и Дерек почти слышал, как Стайлз кричал в пустоту. Может быть, звал кого-то, а может быть, орал, как же его всё это заебало. Может быть, он тоже орал: пристрели меня.
