Мамонт выискал себе на земле опору, оттолкнулся задними ногами и, как в цирке, сделал стойку, балансируя на кончике хобота. Экки изо всех сил вцепился в шерстяные джунгли его загривка, уперся пятками, но шея мамонта оказалась чересчур широкой, чтобы сжать ее как следует, он не удержался и кувыркнулся головой вперед в талый снег…
Койка вывернула Экки в ванну, и сон мгновенно слетел с него. Студеная вода омыла тело, жаркий циклон высушил. Дно тут же поддало мальчика под ноги, и он ласточкой впорхнул в успевшую освободиться от простыней койку. Тотчас над ним захлопотали резиновые лапы с присосками, сжимая и растягивая его по всей программе силового массажа.
Он спокойно дождался окончания процедур, а пока одевался, каюта стала голой и просторной — со слепыми поверхностями инзора на двух стенах, с решеткой бытового комплекса на третьей и с куском пейзажа от пола до потолка на четвертой. Пол и потолок тоже были задействованы: над головой по суточному графику разгоралось и меркло искусственное небо, а под ногами беззвучно дышал вентиляционно-поглотительный ковер. И неудивительно: в кубике с ребром в три метра не мог торчать без дела ни один гвоздь. Даже картина выполняла ответственную задачу: служила своеобразным календарем, сменой лета, осени, весны и зимы отсчитывая в звездолете годы.
— Привет, гора! — сказал ей Экки.
Гора молчала.
Он включил инзор, но на экран смотреть не стал, а, присев на корточки, следил, как из-под решетки с кряхтением выползает накрытый стол. Стол метнул салфетку, окрутившую мальчика вокруг шеи. Из кастрюльки выбулькнули два яйца, шлепнулись в гнезда подставки. Пододвинулись запотевший стакан апельсинового сока и бездонная на взгляд чашечка черного кофе.
Начал он, само собой, с тостика, и мама на экране укоризненно покачала головой. Но ведь он сидел спиной к экрану — делал вид, что ее не замечает. Такая игра идет по утрам с тех пор, как его отселили в отдельную каюту. А ему по-прежнему хочется очутиться по ту сторону миража-экрана, хочется потереться о мамино плечо… Стыдные мысли для десятилетнего парня!
Он приподнял чашечку вместе с блюдцем и выплеснул кофе в рот. С разгона проглотил, обжегся, закашлялся, погонял воздух между щеками.
— Экки! — возмущенно прикрикнула мама. — Что за манеры? И кто будет сок пить?
— Здравствуй, мамочка, — беспечно ответил Экки. — Как спалось?
Он промокнул губы салфеткой и только после этого развернулся лицом к экрану.
Экран вмещал два изображения. На одном завтракали родители, рядом давилась манной кашей четырехлетняя Руженка, в глубине над полом плавала люлька с Джоником. На втором было жилище Симона — старшего брата Экки. Сегодня он вырядился в парадную штурманку и, значит, сразу после завтрака собирался с видеовизитом к командиру.
Они всегда сходились по утрам вот так, всей семьей, хотя соседствующие в инзоре каюты совсем не обязательно примыкали друг к другу в пространстве корабля. Точное расположение кают знали лишь инженеры Техцентра.
— Доброе утро, папа. Салют, сестренка. И ты, брат! — поздоровался Экки.
— Здравствуй, мой мальчик, — откликнулся папа. — Ты сегодня немножечко опоздал. Минут на пять, а?
— Папа, ну куда теперь-то спешить? Мы подлетаем к Аламаку и не сегодня-завтра высадимся на хорошенькой планетке.
— Скажи лучше честно — мамонта досматривал! — поднял голову Симон.
— А ты еще откуда знаешь? — с подозрением посмотрел на него Экки.
— Электрончики нашептали, которые у тебя ночью под подушкой шастали…
— Ах ты, вредина! — Экки хлопнул себя по лбу. — А я думаю, с чего вдруг такой замечательный сон привиделся?
Он приоткрыл переборку, извлек из кармашка в изголовье капсулку экзосна, шутливо погрозил брату кулаком:
— Погоди! Я тебе такое нарисую! Руженка решила, что настала очередь и ей вставить словечко. Она напыжила толстые щеки с ямочками и, всюду заменяя «л» на раскатистое «р-р», пропела:
Эк, Эк, чер-ровек,
Р-ротом р-ровит бер-рый снег!
— Ртом, — машинально поправила мама.
— А тогда нескр-радно пор-ручится, — не согласилась Руженка.
— И так ни складу, ни ладу, — съехидничал Экки, и мама укоризненно качнула головой:
— Экки! Зачем ты обижаешь младшую сестру?
— А пусть не дразнится.
— А ты… А ты… Макар-рона с гр-разами — вот ты кто!
В это время захныкал Джоник. Отец сразу сделался суетливым и беспомощным, а мама, оттеснив всполошившуюся электронную няню, выхватила малыша из люльки. Экки возня с младенцами не интересовала. Он торопливо прожевал яичный желток, окликнул поднявшегося из-за стола Симона:
— Ты надолго к командиру?
— Как начальство прикажет. Сам понимаешь — служба!
— Я хотел потолковать с тобой об Аламаке. Думаешь, доброе солнышко из него выйдет?
— Спроси что-нибудь полегче. А еще лучше — забудь пока о нем… Ну, хорошего тебе дня.
Симон помахал рукой, кивнул в сторону родительской каюты — мама, пеленавшая Джоника, лишь издали виновато ему улыбнулась, — и отключился. Руженка сделала последний чудовищный глоток, крикнула в погасшую половину экрана: «Сим, не забудь прислать мне медвежонка, ты обещал!» — и тоже потопала отключаться. Экки ладонью смел яичную скорлупу в открывшейся посреди стола зев мусороотвода, в соседнюю горловину запихнул кучей грязную посуду, услал стол в стенку.