Оля проснулась среди ночи от ужасной пульсирующей головной боли. Обхватив руками голову, она осторожно покачалась из стороны в сторону, но боль не желала уходить. Решив ополоснуть лицо холодной водой, она выбралась из-под одеяла и направилась в ванную комнату. На кухне горел свет. Родители не спали и полушепотом вели беседу. Удивляясь поздним посиделкам, Оля прислушалась.
– Антанас, разве может такое быть? – спрашивала ее мама.
– Иришка, карикатуры, оскорбительные статьи в адрес иноязычных, призывы «Иван домой» – это все ерунда. Сегодня Иван Сергеевич провел оперативное совещание штабов и сказал, что участились случаи нападения на военнослужащих и членов их семей. Ты сама знаешь, что в больницах нам уже отказывают в помощи.
– Ужас!
– Но самое главное то, что совсем недавно на одном из митингов прозвучал призыв «Вспарывайте животы беременным женам офицеров, чтобы они не рожали оккупантов».
– Я не могу в это поверить. Выходит, история повторяется. Похожие события происходили осенью 1941 года. Тогда литовские националисты с благословения немецких оккупационных властей за полгода сумели уничтожить свыше двухсот тысяч проживавших в Литве евреев и работников партийного советского аппарата. Неужели это может повториться?
– Я думаю, что да! Как раз в свете тех событий тревогу усугубляет, что отец лидера «Саюдиса» архитектор Витаутас Ландсбергис-Жемкальнис был причастен к расправе над евреями. Он, как член Временного правительства Амбразявичюса, подписал благодарственное письмо Гитлеру, в котором давалось идеологическое и правовое обоснование расправы над евреями и работниками советского аппарата. Его сынок-музыковед недалеко от него ушел. Ведь это он предложил на третьем съезде «Саюдиса» поставить к стенке всех коммунистов Литвы. Предложение тогда приняли в штыки, а он попытался все перевести в неудачную шутку.
– Тише ты, а то вдруг нас кто услышит. За эти разговоры мы запросто можем оказаться в Алитусской колонии строгого режима.
– Ну ты, мать, замахнулась. В ее штрафной изолятор я не советую и врагу попасть, а тем более не желаю своей второй половине. Я оградил нас от этого.
– Интересно, и как же это у тебя получилось?
– Я подал рапорт об увольнении в запас и его удовлетворили. В ближайшее время мы уезжаем в Россию.
– Вот это да! Ты, Антанас, как всегда, любишь удивлять.
– А что здесь ловить? Жизни нам здесь не будет, а наша держава и вовсе в ближайшее время развалится.
– Но ты же коренной литовец!
– Мне никогда не простят службы в Советской армии.
– Но ее тоже лихорадит. С антиалкогольной компанией справились, ударив самогоноварением, голодать люди привыкли, а вот с дефицитом сигарет тяжеловато. В России табачные бунты.
– Ты, как всегда, права. Стоимость пачки «Явы» доходит до пяти рублей против сорока копеек государственных.
– Там на рынках продаются даже окурки – «бычки» с подноса по пять-десять копеек за штуку и в банках. Пол-литровая стоит два рубля.
– Ирочка, ну что поделаешь, если производство табачного листа сократилось вдвое. Болгария нам недопоставила сигареты, а кубинцы остались без нашей бумаги, да еще шестнадцать табачных фабрик из тридцати двух закрылись на реконструкцию!
– А тебе не кажется, что это тоже диверсия? – Да ну брось ты. Все будет хорошо.
– Я говорила, что не нужно было продавать дом матери! Ты меня и слушать не хотел. Куда теперь изволишь поехать? Опять все начинать сначала? Ты понимаешь, что для этого моей жизни уже не хватит!
– Ирочка, я обещаю, что все будет хорошо.
Мама тихо заплакала, и от этих ее слез Оле сделалось нехорошо. Она с детства терялась от вида маминых слез. Ей захотелось ворваться на кухню, прижать ее к груди и тоже поплакать, но сказанные отцом слова ввели ее в состояние ступора. Головная боль моментально прошла, и она вернулась в комнату.
Поразмыслив, она поняла, что была очень далека от политических событий, а ведь они напрямую касались и ее. Ведь это ей пришлось уйти с последнего курса университета, ведь это она не осуществила своей заветной мечты по освоению спортивной карьеры. Она еще тогда, в 1988 году, будучи студенткой, радовалась новому движению «в поддержку перестройки» под названием «Саюдис». Они тогда не понимали, что «Саюдис» сначала негласно, а затем открыто ставил своей целью выход из состава СССР. Как раз их идеологическая пропаганда и разрушила ее дальнейшие планы. Вступив в конфликт с деканом, как оказалось, ярым националистом, она была вынуждена оставить учебу. Спортивная карьера тоже рухнула. Спорт был уже практически не нужен. Все активно начали заниматься политикой или бизнесом. А так полюбившаяся ей Литва стала в 1990 году независимой, объявив об этом на весь мир. На территории республики было прекращено действие Конституции СССР и возобновлено действие литовской Конституции 1938 года. Все бы ничего, но в ответ на это советским правительством была предпринята экономическая блокада, и жить иноязычному населению стало еще тяжелее.
Оля тяжело вздохнула, но ей стало легче от мысли, что они уедут обратно туда, где она родилась. Ведь тогда есть возможность продолжить обучение, а ее подруга Лена, которая два года назад уехала с родителями, писала, что они очень неплохо устроились. Оля подумала о работе в библиотеке, о коллегах поляках, которых придется оставить, и даже о своем любимом Вильнюсском районе преимущественно с польским населением, который объявил себя национально-территориальным районом, живущим по законам СССР. Но это все после слов отца не имело значения и тем более не внушало доверия.
