Москва. Известия. 1991 г.
Лидия Васильевна, продавец из гастронома, давно терзавшая Глеба требованиями узаконить отношения, чуть не села. Главное, за столько лет людей уж насквозь видит, а тут нарвалась: обэхаэсэсовцев обвесила.
Не посадили. Глеб нашел хорошего адвоката: только год полы мыть в милицейской поликлинике и двадцать процентов — государству. И вот сейчас Лидочка праздновала победу.
Заказ еще не принесли, и Лидия Васильевна, чтоб не сидеть впустую, ругала Глеба.
Глеб страдальчески смотрел на нее.
— Послушай, Лидочка, э-это… Вот ты умрешь когда, как спокойно вокруг станет. И маме моей ты про женитьбу долбить голову старую не будешь, и сестра успокоится временно.
Ругала его сейчас Лидочка за многое: за старую измену, за нежелание расписаться, а главное, за то, что Глеб вывернулся у нее и у мамаши своей из когтей: едет все-таки мост какой-то чинить. И подгадал-то все как складно: на суде поздравлял вчера, что обошлось, а сегодня, чокнемся, говорит, Лидочка, на прощание — улетаю послезавтра в Казахстан.
Глеб пригубил принесенный наконец коньяк — как бы ни ругалась Лидия Васильевна, а поила его много лет исправно, что, кстати, учла сейчас в гневе:
— Сколько я на тебя, зараза, за это время денег извела, две машины купить можно!
— Лид, ты, может, э-это… хочешь куда?.. Терпеть-то чего попусту, пузырю только вред временно…
— Сам пойди…
— И чего тебя не посадили?.. — Глеб сгреб со стола «Приму» со спичками.
Потом налил полный бокал коньяка и выпил. И ушел…
Дверь открыл Васька.
— Посадили? — с надеждой в голосе спросил он.
— Пока временно нет, — ответил Глеб, стягивая полуботинок, не расшнуровывая, носком в каблук, потом второй. — Победила.
— Туфельки-то откуда такие знатные? — Васька поднял с полу Глебов полуботинок. — Италия?
— Лидка презентовала после суда. За адвоката. Я ей такого адвоката достал!.. А ты-то здесь как?
— Тебя жду. Билов сказал, зайдешь. Билеты взял?
Глеб кивнул.
— А сам-то где? Я ему денег принес.
— На каратэ пошел. Ты потише — дети спят. — Васька подтолкнул Глеба в большую комнату. — Тапки надень.
— Не надо, — скривился Глеб и потопал босиком.
— А старые-то куда башмаки дел?
— В магазине оставил, они уже выстарились. С другой стороны: на шабашке бы сгодились.
— С шабашкой еще вопрос, — мрачно сказал Васька, плотно закрывая дверь.
Комната была уставлена книжными шкафами. Пустоты между шкафами завешаны кошмами. Со стен свисали рогатые черепа — трофеи покойного Билова-старшего, геолога. На стене полуметровый портрет: мрачный мужчина, брюки забраны до колена в шнурованные краги, пенсне, трубка, пробковый шлем…
— Прямо Лоуренс Аравийский, — уважительно сказал Глеб, тыкая пальцем в портрет. — Хороший мужик был… Не шпион, а профессор. Детки-то не в него… А книг, я гляжу, опять поменело…
— От Павла письмо пришло, — не слушая его, сказал Васька и протянул Глебу конверт. — Выперли его. Прорабом под Кустанай. А мы с Юлей уже отпуска оформили.
Глеб присвистнул.
— Он-то пишет, чтоб все равно ехали: работы навалом, а я чего-то… — Васька вздохнул. — Куда — неизвестно, к кому — неизвестно, а если пролетим?
— Не должно, раз пишет… А сотней больше, сотней меньше… Тем более билеты куплены.
— Я тебе с работы звонил, — сказал Васька, — хотел предупредить, чтоб билеты не брал пока. На мать нарвался. Орет…
— Да я у Лидки на суду был.
Под кабинетным роялем, заваленным бамбуковыми трубками-флейтами, которыми с недавних пор промышлял хозяин дома, заворочался Будда.
Глеб нагнулся к щенку. Тот посучил во сне лапками, несколько раз тоненько взвизгнул.
— Сон видит, — улыбнулся Глеб. — Пропадет собака. Не кормят как надо. И не гуляют.
В комнату вошла Соня, третья жена Билова. Она кивнула Глебу, утомленным движением сняла очки — очки выпали у нее из рук. Глеб метнулся подхватить их, но очки не разбились, а повисли на шнурке.
— Смотри-ка чего придумали!..
Соня подошла к книжному шкафу, сунула на полку книгу и задумалась — какую еще взять.
— Сонь, ты перекисью ноги мажь, черноту снимет. Лидия Васильевна всегда так делает. И усы мажет.
Соня рассеянно посмотрела на него, ничего не сказала и снова отвернулась к шкафу.
— Сонь, пожрать-то ему дашь временно? — спросил Глеб, поглаживая щенка.
— Что ты говоришь? Не знаю, Глеб, — устало ответила Соня. — Билов им занимается.
— Я денег принес, как просили.
— Положи где-нибудь…
Хлопнула дверь.
— Здорово, — пробасил Билов, входя в комнату.
Глеб вылез из-под рояля.
— Ты чем в каратэ своем дурью маяться, собаку бы лучше покормил! Совсем она у тебя доходит. Морда как у ихтиозавра стала… Будда, Буддочка…
Щенок открыл глаза и встал. Под ним расплылась небольшая лужица.
— Софья! — гаркнул Билов. — Ты гуляла с собакой?!
— Не кричи, — тихо сказала Соня. — Глеб денег принес. — Она наконец выбрала книжку и ушла на кухню.
Билов осекся. Когда Соня заговаривала про деньги, он смолкал.
Не везло ему в последнее время. Цветы закупил в Гагре — продать на Первое мая. Завяли. Яблоки собирать поехал — прогорел. Флейты вот решил делать из бамбука, оказалось, никому не нужны. А Соня рожать надумала. Повторно. И ее предшественницы родили по разу. Итого: четвертый. Спасибо, Глеб сотню принес, а то хоть вешайся.
