Шабашка Глеба Богдышева - [4]
Смонтированная стена отделяла берег от обезвоженного русла. Воду отвели под склепанные пролеты. Кто-то из монтажников уже возился возле компрессора. Глеб подошел вплотную к стене, внимательно осмотрел последние швы, вздохнул и сплюнул: вертикальные никуда не годились, одни раковины.
Побрел к насосу, включил: мотор зашипел, из-под кожуха полез синий дым. Глеб выключил насос и принюхался. Появился Юля: ригеля успеть поварить до установки плит.
— Чего с ним? — крикнул он Глебу.
— Статор полетел. Юль! Я это… я сварку смотрел — вертикальные не провариваются…
К котловану медленно полз экскаватор. Ураза заводил кран. Глянул на полный воды котлован:
— Чего ж воду-то?..
— Да насос накрылся…
Ураза присвистнул:
— Насос сгорел — кончай работу. — Он заглушил двигатель.
— Зачем выключил? — обернулся к нему Глеб. — Придумаем чего-нито…
Подоспел и Васька: принес резиновые перчатки для Юли. Понюхал насос.
— Что делать? — мрачно спросил он. — Без насоса весь грунт не выгребешь…
— Весь и не надо. Чуток пусть останется, временно. Плита стоит выше других — пусть. Ураза краном ее держит. К плите трос за нижнюю петлю, другой конец — к ковшу. Юрка — ковш на себя: плита сама и выгребет грунт… Тросик тут где-то валялся, рваный. — Глеб огляделся. — О! Вот он!
— А до плиты как доберешься? Брассом?
— Посуху, как апостол Павел, — сказал Глеб, просматривая трос. — Юрк, ты это, стрелу положи на воду к плите, а я с ковша зачалюсь.
Юрка опустил стрелу экскаватора на воду и зажал тормозом. Глеб вскарабкался на стрелу, на карачках дополз до плиты и, засучив рукава, сунул руку с тросом в воду — к нижней монтажной скобе.
— Не дотягиваюсь… — задушенно просипел он, — временно… Пониже опусти!.. Э-э-э-й!..
Стрела дернулась вниз.
— О-о! Нашел! — Глеб по плечо засунулся в воду. — Цепляю…
И тут ковш стал медленно опускаться. Вместе с Глебом. Глеб уходил под воду и жалобно глядел на берег.
— Тормоза, суки! — орал Юрка, дергая рычаги. — Не держат!..
Глеб тихо, без какого бы то ни было сопротивления, ушел под воду. Всплыл. Рядом с ним качалась на грязной воде пустая «Прима».
— Подкури временно, Глеб!.. — скорчившись от смеха, крикнул Васька.
— Вылезай! Простудишься! — взвизгнул Юля.
— Да трос-то вот он… — Глеб с трудом выдернул из воды кулак с тяжелым тросом. — Зацеплю, раз уж плаваю. Нырну…
— С ума не сходи, ледяная…
Но Глеб уже набрал воздуха и, цепляясь за плиту, заполз по ней под воду, побыл там, снова всплыл и почему-то по-собачьи поплыл к берегу.
Васька подал ему руку.
— Не отвяжется?
— Не-е-е, — проблеял Глеб, но головой помотал неубедительно: от сильной дрожи голова его подергивалась вниз и вбок одновременно.
По привычке Глеб засунул руки в карманы штормовки — в карманах захлюпало…
— Беги переоденься! — велел Васька. — Простынешь.
— Ладно… — отмахнулся Глеб. — Не в этом дело. — Он уже стек и стоял тощий, как смерть, облепленный мокрой робой. — Ветром обсохну… Покурю временно, чем бегать, в обед разом и переоденусь.
— Иди, говорю! — рявкнул Васька. — К Билову иди, сивухи даст. Скажи, я велел.
— А-а?.. — дернулся Глеб. — В чего одеться-то, говоришь? Я на запас не брал.
— Свитер у меня в рюкзаке, водка — у Билова.
Билов сидел в вагончике, следил за булькающей кастрюлей и одновременно играл на флейте. Неудачи на мосту сюда не просачивались, и Билов кухарил с вдохновением.
— Водки дай! — Глеб, как был, мокрый, присел на Васькино спанье. — Курить дай!
— Ну-ка! — Билов спихнул его с постели. — Ты где купался?..
— В рове… — Глеб пересел на табуретку. — Насос сгорел, с тросом нырял. Водки дай, говорю! Васька велел! От простуды.
Билов налил Глебу стакан.
— Полней лей! Не жмись. Во-о-о! — Аккуратно, обеими руками Глеб принял стакан и вылил в худое заросшее горло. — Плиты валятся, насос сгорел, накроемся… Это еще Кареев хороший мужик, другой бы давно погнал за такую работу. И без удостоверений…
— Ты уж закуси тогда, Глеб.
— Если чего деликатного…
— Прикажите! — изогнувшись, Билов подал ему полную миску.
— А это ктой-то? — Глеб ткнул вилкой в приложенную к картошке рыбу. Поддел вилкой кусочек, пожевал. — Это… Она мне лучше нравится, чем сельдь.
— Сельдь! Это форель!
— Я и говорю. — лучше. Врешь, должно быть, но вкусно… Не в этом дело… Малость прилягу для усвоения и пойду. — Глеб забрался в свою перекрученную постель и мирно задымил в потолок. — Чего скажу, Билов… Тебе в Париж ехать надо, на Монмартр. Ресторан откроешь под названием «У Билова». Кто зайдет — меню не показывай, подавай чего сам посчитаешь… Итальянцу макаронов, другому шашлык, немцу пива… Сам и повар, и официант. И подудишь… для настроения… Точно тебе говорю: иди на повара учиться. Хорошо и почетно. Знакомства солидные заведешь, а то с индусами какими-то трешься… — Это Глеб вспомнил иглоукалывателя — последнее биловское увлечение.
Билов снисходительно слушал Глеба, не переставая выдувать из флейты тонкие сипловатые звуки.
— Тебе на мост не пора? — наконец напомнил ок.
— Успеется, погреюсь малость… Давай я тебя разбогатеть научу. Ты на даче у тещи вырой две ямы. Соедини их проходиком. В одну кошек запусти, в другую — крыс. Кошку отловишь, обдерешь ее временно, тушку — крысам, а шкурку сдашь. Крысы питаются. И по кольцу: крысу — кошкам, кошку без шкуры, голую, — крысам. Воды только пить кидай им да калий выгребай временно. Они ж быстро разводятся: и те, и те… Перпетум мобиле… Ну ладно, я пошел.
Литературный дебют Сергея Каледина произвел эффект разорвавшейся бомбы: опубликованные «Новым миром» повести «Смиренное кладбище» (1987; одноименный фильм режиссера А. Итыгилова — 1989) и «Стройбат» (1989; поставленный по нему Львом Додиным спектакль «Гаудеамус» посмотрели зрители более 20 стран) закрепили за автором заметное место в истории отечественной литературы, хотя путь их к читателю был долгим и трудным — из-за цензурных препон. Одни критики называли Каледина «очернителем» и «гробокопателем», другие писали, что он открыл «новую волну» жесткой прозы перестроечного времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Несколько слов об авторе:Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.Несколько слов о книге:Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Журнальный вариант. В анонсах “Континента” повесть называлась “Тропою Моисея”; вариант, печатавшийся в “Независимой газете”, носил название “Клуб студенческой песни”.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».