Шабашка Глеба Богдышева - [3]
— Покачай! — крикнул Васька.
— Драть того в лоб! Глубже выгресть надо!..
Васька обернулся.
На краю котлована матерился Егорыч. Егорыч был сегодня выходной: вместо робы костюм, несмотря на жару галстук, шляпа — как положено. И «загазован» по-выходному: чуть покачивался.
Егорыч был штатным сварщиком, причем сварщиком классным, и пользовался этим: не боясь начальства, шатался по мосту.
— Р-раскурочу! — рычал Егорыч, и вся его физиономия, иссеченная мелкими красными, обожженными сварным светом морщинками, растягивалась от рычания.
Голос у Егорыча был надорван не в горле, а где-то много глубже внутри, и звучал оттого Егорыч страшно. Егорыч как сварщик и большую часть жизни проработавший в неблагоприятной географии шел на пенсию с пятидесяти, пятьдесят через месяц подходило, и Егорыч куражился — напоследок.
— …Кого-о-о!.. Убью разом!.. Чего говоришь-то! — он выдохся и перевел дух.
— Шумной ты, Егорыч. — Глеб выкарабкался из ямы. — С Марь Ивановной чего?..
— С Маней? — прорычал Егорыч. — Никогда!..
Глеб протянул ему «Приму». Егорыч тяжело дышал.
— Ты бы хоть зубы себе вставил временно, к пенсии, — Глеб поднес ему зажженную спичку.
— Раньше-то были, — Егорыч выпустил дым. — Сейчас попадали… Раньше все было… Это я сейчас никуда стал… подался, от сварки ужох…
Егорыч курил и, набираясь сил, заводил себя снова:
— Я сварной, будь любезен!.. Хоть газом, хоть электрой — чем хочешь! — Он усилил тон: — Я тебе лист в полмиллиметра заварю — шва не услышишь!.. Сварной я!..
Он заколотил себя по костлявой груди.
Васька сплюнул:
— Раздухарился.
— Заходится… — согласился Глеб.
— Кого-о! Плиты встояка ставить не могете… Раздайсь, кому говорю, команду крановому дам! Раздайсь! Эй, — крикнул он Уразе. — Слушай меня! — Егорыч гребанул воздух рукой и, не устояв, начал заваливаться в котлован, беспомощно хватаясь за воздух.
Подскочил Глеб и за воротник пиджака вытянул Егорыча наверх.
— Чуть не пал… — виновато сипел Егорыч.
— Гони его к… матери! — заорал Васька. — Пошел отсюда!..
— …пал… Склизко… — тихо оправдывался Егорыч.
— Давай, Егорыч, от греха, ребята злятся… сам видишь — плиты не залазят, — Глеб поправил на нем шляпу. — Тете Мане привет передай.
— Пойду, — согласился Егорыч. — Может, и ты со мной, выпить возьмем, Маня закусь сварганит…
— Не-е-е, Егорыч, мы ж не пьем, сам знаешь… Мне в яму надо… Васька вон, видишь, а ты говоришь…
— И дома не пил? — недоуменно вытаращился на него Егорыч. — Залеченный, что ль?
— Да нет, — неопределенно махнул рукой Глеб. — Само прошло.
Егорыч, нахохлившись, поплелся домой.
— Чего с ним! — залаял Васька. — Гнать его!..
— Гнать?.. Человек больно приятный, чтоб гнать…
По щиколотку увязая в гальке, Глеб съехал в котлован.
— Дурак ты, Глеб…
— Не-е-е… Я в другом профсоюзе… Крановой! — замахал он Уразе. — Слышь!
Ураза выглянул из кабины.
— Покачай стрелой плиту — залезет!
Ураза подал стрелу вправо, потом влево, вправо — влево… Плита расковыряла под собой грунт и осела. Ураза еще покачал плиту, но плита ниже не опускалась.
— Пусть Юрка по ней ковшом стукнет. Залезет! — крикнул Васька.
— Ты чего!.. У него ковш лопнет…
— Не лопнет, крепче будет. Юрк! — крикнул Васька. — Вдарь по ней пару раз!
— По плите?.. А по ней… — экскаваторщик постучал себя по голове, — Кареев чем вдарит?
— Не поддаешься, Юрик? — подошел Глеб. — А мы тебя это… на корню покупаем временно: удар — рупь. Десять раз — червонец. Скажи — плохо!
— Плохо-то не плохо, — Юрка поскреб в затылке, — попробовать можно. Сами глядите: ковш развалим — в Москву без денег поедете.
Юрка задрал ковш над плитой и опустил.
— Раз! — Глеб загнул палец. — Два… Три… Четыре. Плиты подровнялись.
Васька взлетел на стену, легким ломиком подал лестницу вперед к свежему разъему. И оглянулся, отыскивая Юлю:
— Аспирант!.. Юлиан Михайлович!..
Юля приваривал к готовым плитам ригеля. Под маской он ничего не слышал.
Васька отколупнул от стены присохшую грязь и кинул в Юлю. Тот распрямился, задрал маску на лоб.
— Иду-у-у!
Он сунул пучок электродов за голенище и с держаком в руке полез наверх к закладным. Кабель тяжелой кишкой потянулся за ним. Юля добрался до закладных, зацепился гнутым из толстой проволоки крючком за перекладину лестницы. Карабином монтажного пояса страховаться долго да и страшно: плита падать, не дай Бог, будет — не отцепишься. Один раз плита упала и потянула Юлю, зацепленного крючком, за собой. Юля под маской просек, что падает, выбил крючок и оттолкнулся назад от падающей плиты.
А Васька, тот просто сигал с плит в гальку. Ему что — пушинка, спрыгнет — только пыль с себя сбивает. Сейчас-то Юля худо-бедно, но варит, а сперва… В первый день вообще чуть не взорвался к чертовой матери… Глеб сидел во рву — ждал плиту — и слышит: галдят. Выглянул: Билов ногой катит пустую бочку, а Юля маску натягивает. Заинтересовался, побрел к ним от нечего делать… Вовремя успел! Юля хотел сваркой раскурочить бочку — битум разводить. Из-под солярки бочка, с завинченной пробкой!.. А еще кандидат без пяти минут!
…Глеб, поеживаясь, плелся к мосту. Середина моста увязла в тумане. «Покурю», — решил Глеб и присел на холодную, влажную плиту.
Литературный дебют Сергея Каледина произвел эффект разорвавшейся бомбы: опубликованные «Новым миром» повести «Смиренное кладбище» (1987; одноименный фильм режиссера А. Итыгилова — 1989) и «Стройбат» (1989; поставленный по нему Львом Додиным спектакль «Гаудеамус» посмотрели зрители более 20 стран) закрепили за автором заметное место в истории отечественной литературы, хотя путь их к читателю был долгим и трудным — из-за цензурных препон. Одни критики называли Каледина «очернителем» и «гробокопателем», другие писали, что он открыл «новую волну» жесткой прозы перестроечного времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Несколько слов об авторе:Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.Несколько слов о книге:Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Журнальный вариант. В анонсах “Континента” повесть называлась “Тропою Моисея”; вариант, печатавшийся в “Независимой газете”, носил название “Клуб студенческой песни”.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».