Шабашка Глеба Богдышева - [5]
— Как сына прошу, не вари вертика-а-ал!!!
Рык пробился к Юле под сварную маску, он прервал шов и поднял ее.
На краю котлована бушевал Егорыч.
— Кого-о!.. Слазь!.. Не вари вертикал! Не могешь! Как сына!..
— Чего? — крикнул Юля. — Иван Егорович? Чего?
— Слазь!
Юля спустился со стены. Егорыч неторопливо рванул к себе держак.
— Убью насмерть! — прорычал он и полез к закладным.
Юля обернулся, ткнул указательным пальцем наверх в Егорыча и, вопросительно глядя на Ваську, постучал этим же пальцем себе по горлу.
— В соплю, — кивнул Васька.
Егорыч доварил закладные и слез со стены тихий и не очень даже пьяный, во всяком случае, не «в соплю».
— На! — он сунул Юле держак с огарком электрода. — Чего ж теперь, мальцы?.. Неуж погонят перед пензией?..
Егорыч в субботу обматерил Кареева и для пущего устрашения взялся за горлышко графина. Звать, как обычно, ребят, чтобы отвели Егорыча домой, Кареев не стал, а сам выкинул сварщика из вагончика и запретил показываться на мосту.
В понедельник Егорыч как ни в чем не бывало варил шкафную стенку. Но уже во вторник с утра на мосту появился новый сварщик. Егорыч понял, что Кареев не шутит. Дернулся к нему: «Рашидыч! Прости, христа ради, спьяну-то чего?..»
Кареев слушать не стал. Просить за Егорыча пришла Маня, просила долго, и Кареев сдался: «Ладно. Последний раз!»
— Здорово, мальцы! — Егорыч потоптался ногами в тамбурочке и отворил дверь. — У Юрки сорок лет. Послали, чтоб вас привел. Пошли! И балалай берите…
— Нельзя, Иван Егорыч, — Юля вздохнул. — Вставать рано, мы уж и так из всех сроков вылезли. Ребятам спасибо скажите: мы после с Юрой.
— Э-э-это, мол, временно…
— Глеб! — рявкнул Васька. — Прекрати!
— Ну и не надо! — буркнул Глеб. — Люди зовут, приглашают… Тогда спать начну… — он полез к себе наверх.
— Иван Егорыч!.. — Юля вслед за сварщиком выскочил в тамбурочек. — Может, покажете, как вертикальный варить… Не получается. И так, и так пробовал, летят закладные.
— Ясно дело, не получается… чего говоришь-то. Сварке опыт нужен… Вертикаль, говоришь?
— И потолочный… Деньги получим — я вам за науку…
— Да это ладно, — отмахнулся Егорыч, — тут такое дело… На мост надо лезть, а Кареев мне…
— Это да… — вздохнул Юлька. — Я думал… Жалко…
— Жалко у пчелки, в попке, чего говоришь-то… С утряка если… пока тихо?..
— Ага. Часок бы…
— Ладно. Тогда так: я рано встаю. Если в шесть?
— Хорошо, Иван Егорыч, в шесть.
— Все, — буркнул Егорыч, — до завтрева.
В шесть Егорыч постучал в окно вагончика. Юля выскочил уже одетый.
— Дождь… — Егорыч кивнул на небо. — Пробрало… Два месяца не мочило. А?.. Может, другим разом?
— Иван Егорыч?.. — взмолился Юлька. — Сапоги резиновые, перчатки… А если он на неделю?.. Часок, а?
— Ну, гляди.
Юля нырнул в вагончик. Васька высунул голову изпод одеяла.
— На мост?! Не вздумай! — он ткнул пальцем вверх — по крыше вагончика мерно колотил дождь.
— А вертикаль!.. Не умею я его варить!
Васька заворочался.
— Ну?! — Юля сунул в карман робы резиновые перчатки.
— А как Егорыч?
— Нормальный.
— Это после Юрки-то? Стоит небось в полноги! — Васька выглянул в окно.
Егорыч стоял обыкновенно, только ежился.
— Егорыч! Как себя чувствуешь?
— Как себя с похмелюги чувствуют… Чего говоришь-то, Юлька-то где?
Мост увяз в тяжелом грязном тумане, Егорыч включил рубильник трансформатора и полез наверх к незаложенным пролетам. Юля за ним. По балке они прошли в конец моста.
— Здесь поучимся, — сказал Егорыч. — Ты маску-то не надвигай: за рукой сперва смотри. — Он потыкал электродом в стык. — И в шов не гляди — зайчиков словишь!
Юля ладонью загородился от сварки.
Егорыч опустил маску, ткнулся электродом в стык, электрод зашипел ослепительным светом…
— За рукой, за рукой гляди! — хрипел из-под маски Егорыч. — Ну?.. Понял? Теперь давай сам. Не спеши. — Он отполз верхом на балке, уступая место Юле.
Юля поудобнее перехватил держак. Надвинул маску.
— Враскачку руку вверх веди, не дергай!.. Не дергай!.. Танцуй рукой-то! Танцуй!.. О-о-о!.. Веди… Так, хорош!
Егорыч с удовольствием посмотрел на Юлькин шов.
— Во-о… где рукой ерхнул, там хреново. Не торопись. Еще разок. Дальше давай.
Юлька потыкал электродом, но электрод не горел.
— Пустым тыкаешь — кабель отлетел, — сказал Егорыч.
Юлька поднял маску и беспомощно посмотрел на держак с оторвавшимся кабелем:
— Рубильник выключить надо…
— Дай сюда, — Егорыч вырвал у него из рук держак. — Выключить — включить — этак до морковкиного заговенья продрыкаешься!.. — Он снял перчатки и пальцами стал прикручивать оголенные жилы кабеля к держаку. — У-у-у, — рычал он, обнажая желтые зубы. Кабель искрился у него в задубелых пальцах. — На! — сунул он держак Юльке и потряс в воздухе руками. — Электротерапия… Чего шары выкатил? Вот так! Электродов возьму, — Егорыч вскарабкался на балку.
Балка была мокрая, Юля видел, как из-под сапог Егорыча прыскала вода. Егорыч шел, как ходили они, — руки в стороны. Монтажники, те по балкам бегали.
— Осторожней! — крикнул Юлька.
Егорыч, не оборачиваясь, махнул рукой.
Поудобнее пристроившись к новому стыку, Юля выколотил о балку застрявший в держаке огарок электрода, подтянул кабель и вдруг услыхал негромкий вскрик. Юля обернулся — Егорыча на мосту не было. Он глянул вниз. Егорыч лежал на мокрой гальке, лицо его было закрыто маской.
Литературный дебют Сергея Каледина произвел эффект разорвавшейся бомбы: опубликованные «Новым миром» повести «Смиренное кладбище» (1987; одноименный фильм режиссера А. Итыгилова — 1989) и «Стройбат» (1989; поставленный по нему Львом Додиным спектакль «Гаудеамус» посмотрели зрители более 20 стран) закрепили за автором заметное место в истории отечественной литературы, хотя путь их к читателю был долгим и трудным — из-за цензурных препон. Одни критики называли Каледина «очернителем» и «гробокопателем», другие писали, что он открыл «новую волну» жесткой прозы перестроечного времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Несколько слов об авторе:Когда в советские времена критики называли Сергея Каледина «очернителем» и «гробокопателем», они и не подозревали, что в последнем эпитете была доля истины: одно время автор работал могильщиком, и первое его крупное произведение «Смиренное кладбище» было посвящено именно «загробной» жизни. Написанная в 1979 году, повесть увидела свет в конце 80-х, но даже и в это «мягкое» время произвела эффект разорвавшейся бомбы.Несколько слов о книге:Судьбу «Смиренного кладбища» разделил и «Стройбат» — там впервые в нашей литературе было рассказано о нечеловеческих условиях службы солдат, руками которых создавались десятки дорог и заводов — «ударных строек».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Журнальный вариант. В анонсах “Континента” повесть называлась “Тропою Моисея”; вариант, печатавшийся в “Независимой газете”, носил название “Клуб студенческой песни”.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке".
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».