Не приходи в малодушие, но мужайся, храня
твердость мыслей, ибо мужественный, даже
если он ранен, несомненно, победит.
Нил Синайский
Первый выстрел лег мимо цели.
Гримберт отчетливо видел, как пуля, которая должна была размозжить оленю череп, врезалась в ствол дерева несколькими дюймами выше его головы, осыпав обломками тлеющей коры и мха.
Олень даже не сразу бросился бежать, лишь встревоженно крутанул головой, демонстрируя роскошные рога. Должно быть, ему никогда прежде за всю свою жизнь не доводилось слышать выстрела, подумал Гримберт. И неудивительно. Сальбертранский лес, в котором он провел всю свою не очень долгую жизнь, уже много лет не слышал оружейного огня, охота здесь была строжайше воспрещена. Если здесь и охотились, то украдкой, с силками и капканами, дураков палить в маркграфском лесу, призывая на свою голову заслуженную кару, среди туринских крестьян не водилось.
Недовольно мотнув рогами, олень взбрыкнул, выбираясь из глубокого снега, и, выбравшись на утоптанную тропу, быстро потрусил прочь, мгновенно скрывшись за припорошенными снегом зарослями.
Во имя чирьев на заднице святого Фомы!
Гримберт едва не взвыл от досады. Он готов был поклясться, что его прицельный маркер установлен с ювелирной точностью, не снившейся даже императорским канонирам. Никак не должно было быть промаха, тем более, что и дистанция была плевая для рыцарских пулеметов, едва ли сотня туазов[1]. Да старик с трясущимися руками с примитивной аркебузой — и то попал бы!
Чертовы баллистические вычислители!
Опасаясь взять неверное упреждение, он доверил им часть работы по построению баллистической траектории, и вот пожалуйста. Обманутые резким боковым ветром, обитающим в подлеске Сальбетранского леса, они в последний миг внесли изменения, заставив приводы наводки отклонить ствол на несколько линий в сторону.
Проклятая автоматика. Испортила идеальный выстрел в самый последний момент. Превратила миг триумфа в досадный и очевидный промах. Покрыла Гримберта и его доспех позором. И добро бы еще без свидетелей…
— Превосходный выстрел, мессир, — произнес Аривальд со сдержанной почтительностью, — Цель поражена в самую точку. Превосходная добыча. Кажется, это был дуб? Если не возражаете, я могу отрубить от него пару веток, чтобы вы могли повесить их на трофейном щите в своих покоях.
Шорох помех в радиоэфире был недостаточно силен, чтобы скрыть насмешку в его голосе. Да он и сам не особо пытался это сделать.
— Заткнись, Вальдо, собачья душа! — буркнул Гримберт, пытаясь разглядеть, в какую сторону удрал проклятый олень, — Чертова автоматика испортила мне выстрел!
Это оказалось непростой задачей. Подлесок Сальбертранского леса не отличался чрезмерной густотой, но за те долгие годы, что он не знал человеческого внимания, порядком увеличился в размерах. Кустарник разросся до такой степени, что местами превратился в непроходимый палисад, которому могла позавидовать небольшая крепость, а сухостой и подавно превратился в подобие шипастых крепостных башен. Густой снег, обильно выпавший несколькими днями ранее, превратил Сальбертранский лес в сущие дебри, затеряться в которых ничего не стоило даже полку тяжелой пехоты, не то что какому-нибудь оленю…
— Не сболтни этого при Магнебоде, — заметил Аривальд, — Иначе наградой за твой выстрел станет прогулка вокруг туринского палаццо в шляпе от пугала и с грязным подшипником на шее в придачу.
Гримберт, собиравшийся съязвить, чтобы осадить своего не в меру дерзкого старшего пажа, вынужден был прикусить язык. Если мессир Магнебод и славился чем-то на восточных рубежах империи, помимо весомой рыцарской славы, завоеванной Бог весть сколько лет назад, то только своим сварливым нравом. Как и положено старику, он не терпел многих вещей. Разбавленного вина и сырой погоды, чересчур затейливого этикета и бесед на сложные материи. Но превыше всего этого он презирал никчемных бездельников, норовящих записать себя в рыцари, но при этом склонных доверять сложную работу автоматике.
«Та штука, которая торчит у вас на плечах и похожа на капустную кочерыжку, называется головой, — презрительно возвещал он, когда кто-то из его бестолковых учеников, имеющих дерзновение считать себя будущим рыцарем, был пойман на использовании автоматики, и горе ему, если был застукан, — Для многих из вас это всего лишь удобная подставка для чертовой короны. Но если вы надеетесь когда-нибудь стать рыцарем и именоваться мессиром, вам придется хотя бы изредка загружать ее чем-то более серьезным, чем паскудные шутки и новомодные миннезанги![2]»
Слова у мессира Магнебода не расходились с делом. Сопляка Литта, пойманного на том, что он поручил прокладку курса навигационному вычислителю своего доспеха, Магнебод заставил шагать взад-вперед по полигону под палящим солнцем весь день напролет, пока шегольский гамбезон того не пропитался потом до последней нитки. Еще хуже пришлось Ласкарису-Кастеллару, лопоухому мальчишке, которого с подачи Гримберта прозвали Сырной Головой — его отец, мелкий барон, имел под Турином небольшую сыроварню. Он так полагался на автоматику своего древнего и скрипучего, как старая мельница, доспеха, что не мог запомнить даже сторон света — и Магнебод продержал его на столбе несколько часов, заставляя кукарекать по-петушиному и возвещать время.
